СССР, и сестры встречались. Из-за войны они не виделись десять лет, а в 1945 году, наконец, Эльза с Арагоном прилетели в Москву.
…За ужином у сестры сидела моложавая, красивая и элегантная дама, за ней была слава известной французской писательницы, участие в Сопротивлении; ее муж, знаменитый поэт, красавец Луи Арагон, не сводил с нее влюбленных глаз, стараясь все время быть рядом с ней, прикоснуться к ее руке. Руки у нее были красивые — с бирюзовыми кольцами и ухоженными ногтями, — после войны это обращало на себя внимание. Глаза ее сверкали, когда она улыбалась. Если же она слушала кого-то, то в этот момент казалось, что существует только тот, кто говорит. «Когда-нибудь кончится война, и, может быть, мы приедем к вам или вы к нам», — писала она Лиле в военный год. И вот теперь она была счастлива, сидя в кругу родных и московских друзей.
Я много слышал и читал о ней, читал и ее вещи, особенно мне нравилась «Земляничка», беллетризирован- ная автобиография, написанная искренне и точно. Эту манеру простоты, ясной описательности и неожиданных сравнений она сохранила в своих позднейших больших романах с их философскими многоплановыми построениями. Но романы еще впереди, а сегодня люди еще живут войной, затемнение сняли лишь несколько месяцев назад, и я во все глаза смотрю на Эльзу, силясь представить ее жизнь в подполье Сопротивления, где они с Арагоном нелегально издавали антифашистский журнал. Я уже читал машинопись — переведенные Лилей Юрьевной рассказы Эльзы «Авиньонские любовники», «Порванное сукно стоит двести франков», «Тетради, закопанные под персиковым деревом». В них описывалась жизнь Франции военных лет, они были полны подробностей повседневной жизни и этим подкупали. Я видел много общего с нашей жизнью в эвакуации. Перечитывая сегодня ее военные вещи, замечаешь, что они не утратили точности времени и читаются с еще большим интересом, поскольку пробуждают воспоминания. Я всегда держу в уме, что писалось это в глухом подполье, когда цветаевская строка «поэта далеко заводит речь» каждый час могла оказаться вещей…
И глядя на элегантную, красивую даму, которая ест пирожки с капустой, столь любимые сестрами с детства, или, раскрыв серебряную лорнетку, читает какой-то листок, я силюсь представить ее в конспиративной квартире, когда туда врывается гестапо и устраивает обыск, переворачивая все вверх дном; или в купе, когда Эльза везет чемодан нелегальной литературы, «внутри не прикрытой даже носовым платком». Поезд следует через демаркационную линию, входит немец, проверяя документы. Вдруг его окликают из коридора, и таким образом депортации ей удается избежать чудом. Все это так живо в памяти и еще не ушло в историю.
Красота сестер всегда останавливала внимание окружающих, она служила вдохновением для поэтов, писателей, художников. Глаза Эльзы воспел в знаменитой поэме Луи Арагон, их не раз писал Анри Матисс, Ив Сен- Лоран создал костюм «Глаза Эльзы», вышив по черному бархату фиолетовым и золотым бисером необыкновенные зрачки. В двадцатые годы ее благосклонности тщетно добивались многие замечательные молодые люди, среди них — Василий Каменский, Роман Якобсон, Иван Пуни, Виктор Шкловский, на их долю выпало пронести чувство к ней через всю жизнь, но остаться лишь друзьями. Она стала главным персонажем романа Шкловского «ZOO», который читают и сегодня, а Виктор Борисович говорил, что все его способности к несчастной любви ушли на героиню «ZOO» и что с тех пор он может любить только счастливо.
Разойдясь с Триоле в 1923 году, Эльза жила в шикарном Париже в бедности и одиночестве. Лиля регулярно помогала ей, посылая деньги, которые брала у Маяковского, посылала и после его смерти — тогда наши червонцы были конвертируемыми. Но вскоре Эльза стала зарабатывать на жизнь, включившись в круговерть моды большого города. Она была «рукастая» и начала делать бусы из чего попало — вплоть до метлахской плитки. Продавала она их в модные дома Парижа. Где-то ее принимали любезно, но бывало и так, что приходилось часами ждать, стоя на черной лестнице, и модельер грубо отказывал в заказе. Она присылала бусы Лиле и своим приятельницам, и еще долго их можно было увидеть на пожилых дамах.
В свое время, рассказывала Эльза, Лиля подарила крупные коралловые бусы Елене Тагер. Когда Марина Ивановна Цветаева увидела их, она стала просить Тагер отдать эти бусы ей, уж очень понравились. Каждый раз, как встречала ее, так и просила. «Я не могу, — отвечала та, — мне их подарила Лиля Юрьевна». — «Так попросите ее, чтобы она разрешила вам отдать эти бусы мне!» Та, помявшись, спросила Лилю. И Лиля, несколько обескураженная, что ее подарок хотят передарить, все же разрешила, учитывая, что кораллы будет носить Цветаева, которой этого так хочется. Тагер отдала их Марине Ивановне, а та на следующий же день… их продала! «Ну, не может быть!» — «Как так не может быть, когда Тагер сама, каясь, сказала об этом Лиле. И очень на Марину похоже». И как реагировала Лиля? Она сказала: «Бедная! Представляю, как она нуждалась».
Еще будучи женой Андре Триоле, Эльза побывала на Таити и прислала оттуда письмо Шкловскому, обыкновенное, нелитературное, которое ему так понравилось, что он прочел его Горькому. Дело было в Берлине в двадцатых годах. И Горький откликнулся: «Я бы очень советовал автору письма написать о Таити, вероятно, это очень удастся ей. Писать же надо, опираясь только на свои впечатления и только их имея в виду… Яркие мелочи должны быть подчеркнуты, тогда они заблестят, как драгоценные камни, но их не должно быть много, иначе блеск их затемнит существенное. Существенное же должно быть ощутимо- непонятно, как все существенное и всякая новизна. Действительность, видимая впервые, ощущается как фантастика. Это ощущение очень важно сохранить. Не надо бояться наивности, наивность предохраняет от многословия, всегда пагубного в искусстве слова…»
Свои первые книги Эльза написала на русском языке, потом стала писать по-французски. Много переводила. Трудно переоценить ее деятельность, ее неукротимое желание знакомить французов с русской культурой, а советских людей — с французской.
Вместе с Константином Симоновым Эльза написала сценарий фильма «Нормандия — Неман». Это она — одна из самых активных устроителей выставки в Лувре неизвестного французам гениального примитивиста Пиросма- нишвили. Это она организовала и прокомментировала выставку Маяковского, которую провезли по городам Франции в духе русских передвижников. Это она придумала, чтобы знаменитая Любовь Орлова сыграла в Москве «Милого лжеца» Килти, переведенного ею и поставленного Ниной Михоэлс. Это она на страницах газет представляла парижанам только что изданную повесть Чингиза Айтматова или новую роль Николая Черкасова и еще не знакомую французам Плисецкую.
В начале пятидесятых годов Эльза с Арагоном решили подыскать себе к надвигающейся старости загородный дом и в конце концов остановили свой выбор на… полуразрушенной мельнице неподалеку от Парижа, в местечке Сен- Арну. Мельницу перестроили, получился уютный и оригинальный дом. «Боже мой, наконец-то мы отрезаны от всех этих любителей пожирать чужое время!» Для нее было важно одно — писать. Чем дальше — тем времени все меньше, «не успеешь отметить один день рождения, как уже наступает следующий», а она была полна планов и надеялась, что судьба будет милостива… Хорошо там работалось и ей, и Арагону! Уже давно она была вне парижской' суматохи, чужда публичности, хотя любила одеваться, предпочитала одежду от Грэ, всегда носила шляпы и до последнего дня отличалась элегантностью.
Сестры переписывались более пятидесяти лет, и большинство писем сохранилось. Они лежат в архивах Москвы и Парижа. Переписка эта интересна и панорамой культурной жизни, и литературными суждениями, и сложной мозаикой политической жизни Франции, и знаменитыми персонажами XX века, и обычными житейскими делами…
Письма молодых лет — в числе серьезного и существенного — пестрят разговорами о моде, описанием блузок, цвета губной помады, формы шляп и названиями духов. В них — рисунки платьев, фасоны причесок, высота каблуков, что носят в Париже. Но с годами все чаще мелькают рецепты лекарств, просьбы прислать пилюли, инструкции инъекций, вопросы относительно кардиограмм и давления… Правда, тема одежды окончательно не исчезает, но больше внимания уделяется, скажем, не модной обуви, а обуви удобной. И на первое место ставится не фасон осеннего пальто, а его легкость. И это естественно: какие-то интересы женщин меняются, но навсегда не исчезают.
Вот письмо Лили Юрьевны: получив ответ на свое письмо Сталину, она тут же все подробнейше описала сестре — и текст, и резолюцию вождя, и как все двинулось с места, а в следующем абзаце все же:
«Платье, которое ты мне прислала, я ношу не снимая. То же со шляпами. Если ты уже получила деньги, купи мне, пожалуйста, два полувечерних платья (длинные) — одно черное, второе какое-нибудь
