Есаулова. Какой музей? Какой Советский Союз? Потри себе уши, приди в себя. Ничего этого нет. Мы сами только что узнали, что имеется домик, в котором жил Лобачевский.

Самохин. Только что узнали… Да что ты мне врешь в глаза!

Есаулова. Но-но, Самохин, полегче.

Самохин. Сделала по отношению к местной прессе хамство, а теперь замазываешь. Не выйдет.

Есаулова. Уверяю тебя…

Самохин (грозно). Не выйдет! (Протягивает бумаги.) Что это такое?

Есаулова. А что?

Самохин. Телеграфная сводка ТАССа. Три восковки.

Персюков. Ну? Что ты говоришь? Дай! Дай скорее. (Вырывает сводку.) Где? (Читает.) «Конск, пятнадцатое мая. В сентябре этого года исполняется ровно сто лет со времени пребывания в Конске великого русского математика Лобачевского, создателя новой геометрии, основанной, между прочим, на том, что сумма углов треугольника есть переменная величина, но всегда меньше двух прямых углов». Понятно тебе, Передышкин?

Передышкин. А чего ж тут непонятного. Понятно.

Персюков. Я так и думал. (Читает дальше.) «В ознаменование исторической даты Конский горсовет решил превратить домик, в котором жил гениальный математик, в Домик-музей имени Лобачевского…»

Есаулова. Позволь!

Персюков. Только не перебивай. (Продолжает читать.) «Прикрепить к фасаду мемориальную доску и установить перед домиком бюст Лобачевского…»

Есаулова. Мы еще не решили.

Перегонов. Тут написано. Значит, надо делать бюст, а то неловко. (Продолжает читать.) «Колхозники, рабочие и советская интеллигенция собираются отметить знаменательную дату новыми производственными победами и всеобщим трудовым подъемом. ТАСС». Ну? Что вы на это скажете? Товарищи, вы понимаете, что произошло? Первый раз за все время существования про город Конск напечатано во всех газетах, как местных, так и центральных, и даже, может быть, заграничных! Попрошу встать. «Конск, пятнадцатое мая, ТАСС».

Самохин (хрипло). Кто это сделал?

Перегонов. Кто сделал, кто сделал. Понятно, я сделал. Я еще вчера утром телеграфировал. По смете Парка культуры и отдыха. Потом сочтемся. Мне скажите спасибо. А то бы дошло до Казани — и кончено! А теперь факт налицо: «Конск, пятнадцатое мая, ТАСС». Лобачевский — наш.

Есаулова. О Персюков, что-то ты меня начинаешь беспокоить.

Персюков. В порядочке, в порядочке. Положись на меня. Все будет, как у людей. За это я тебе отвечаю.

Есаулова. Смотри, Персюков, чтоб не получилось, как в прошлом году, когда ты установил у себя в Парке культуры и отдыха какую-то идиотскую машину для автоматической пришивки пуговиц гуляющим.

Персюков. А что, плохое было изобретение?

Есаулова. Великолепное. Пришивало пуговицы прямо к коже человека. Ты помнишь — гуляющие тебя чуть не убили.

Персюков. Это не важно. Машина была отличная. Только ее плохо смонтировали.

Самохин. Все-таки это феерическое безобразие.

Персюков. Что безобразие?

Самохин. Да с этим домиком. Ты сорвал работу нашей газеты.

Персюков. Милый человек, что ты говоришь! Для газеты настоящая работа только начинается. Сейчас мы пойдем — я тебя поведу, — покажу домик Лобачевского. Там как раз, наверное, принесли мемориальную доску. Крышу будут починять. Материала для газеты — пропасть. (Сарыгиной, которая продолжает спать.) Бабушка! Бабушка!

Сарыгина (с испугом). А? Что такое? Батюшки!

Персюков. Самохин, иди сюда, познакомься с внучкой.

Самохин. Ответственный редактор «Конской зари».

Персюков. Она тебе может рассказать массу интересного из жизни Лобачевского. Товарищ внучка, расскажите ему случай про котят. Сейчас мы пойдем, она тебе по дороге расскажет про котят. Готовая статья. Пойдем, бабушка. Все сделано. Крышу починят, забор поправят, можете не волноваться.

Сарыгина. Спасибо вам. Добрый вы человек. Спасибо.

Персюков. Это вам спасибо, бабушка.

Сарыгина. До свиданья.

Есаулова. До свиданья, Софья Матвеевна. Очень, очень рада была с вами познакомиться.

Сарыгина. И я тоже. Спасибо. Извините старуху.

Есаулова. Напротив. Это вы нас извините.

Персюков. До свиданья, Шурочка! До скорого.

Шура (шепотом). До скорого.

Персюков. Вперед, орлы!

Сарыгина, Персюков, Самохин уходят.

Есаулова (Ваткину). Слушай, Ваткин, мы никак не можем выкроить из местного бюджета тысяч семь-восемь на домик Лобачевского?

Ваткин. Откуда же?

Есаулова. В том-то и дело, что откуда? Думай. И ты, Неуходимов, не делай вид, будто это тебя не касается. Думай.

Неуходимов. Я думаю.

Есаулова. Это всех нас касается. Всего города. Это имеет громадное политическое значение.

Ваткин. Ну? Может быть, в таком случае тысячи четыре мы отрежем от второй очереди канализации, тысячи две с половиной передвинем из третьего квартала во второй по культмассовому сектору, а те тысяча четыреста рублей, которые до сих пор висят на счету у гортопа… у гортопа…

Есаулова. Думай, думай. Напрягись.

Ваткин. Я напрягаюсь.

Входит девушка-почтальон.

Девушка. Доброго здоровьечка. Примите две телеграммочки. Распишитесь туточки и вот туточки. До свиданьечка.

Шура расписывается. Девушка уходит.

Шура. Пожалуйста, Ольга Федоровна. (Дает Есауловой телеграммы.)

Есаулова (читает первую). «Поименованные статуи и скульптурные украшения как то Диана колчаном пограничник собакой девушка веслом фарнезийский Геракл палицей шкурой немейского льва натуральную величину также восемнадцать этрусских ваз Пифагор Архимед Эвклид…» Это, наверно, не нам… «Персей убивающий медузу общим количеством четыре вагона отправлены почтовым пятьдесят два бис накладная семьдесят шесть тысяч шестьсот девяносто пять Капитолийский лев Афина борьбе с Титанами…»

Передышкин. С «титанами»? С кипятильниками, что ли?

Есаулова. Какие там кипятильники?

Передышкин. «Титаны». Стало быть, кипятильники. Это, наверное, не нам, а в