колдуна. Такие маски можно видеть и ныне у современных отсталых народностей. Обведенные кругами глаза и широкие звериные ноздри поразительно напоминают знаменитое изображение колдуна из пещеры Трех Братьев (департамент Арьеж) и одновременно маски «дук-дук», привезенные современными путешественниками с Новой Гвинеи.

Другой рисунок в пещере Лабастид изображает голого человека В маске, с наклоненной фигурой, согнутыми коленями и широко раскинутыми в стороны руками. Это поза ритуального танца, которую мы находим у колдуна, также нагого и замаскированного, из пещеры Трех Братьев, у «просителей» из пещеры Альтамира, у человеческих фигур из гротов Комбаре′лль и Марсула′.

Такой же одинокий и обнаженный, как пещерный человек, который, впрочем, никогда не отваживался, конечно, забираться в одиночку так далеко под землю, я стоял неподвижно перед этими чудесными изображениями, почти физически ощущая вереницу тысячелетий, отделявшую меня от эпохи, когда они были созданы, и от всех тайн, которые они скрывали.

Однако пора было подумать о возвращении. Много часов прошло с того момента, когда я проник в пещеру, и пламя моей лампы сигнализировало о том, что горючее в ней на исходе. Я двинулся обратно почти ощупью, держась рукой за стену, которая должна была вывести меня на свет, и уже прикидывая в уме, когда я смогу вернуться в эту пещеру, чтобы завершить ее обследование и найти на ее стенах новые рисунки и гравюры.

Добравшись до выхода, я увидел, что солнце стоит уже совсем низко над горизонтом. Но едва я приготовился сбежать вниз по крутому склону к соседней пещере, где, как, вероятно, помнит читатель, я оставил в кустах свою одежду, как вдруг, к ужасу своему, обнаружил, что в овраге, пустынном в момент моего появления в этих местах, теперь паслось стадо овец, охраняемое молчаливой пастушкой с задумчивым лицом. Сообразив, что вид мой напоминает чемпиона по плаванию, а тело вымазано глиной и покрыто ссадинами и царапинами, я, чтобы не напугать до смерти смуглую хранительницу овечьего стада (которая, вероятно, приняла бы меня за дьявола, выскочившего прямо из преисподней), вынужден был спрятаться в кустарнике и дождаться сумерек, когда пастушка и ее белые овцы выбрались наконец из оврага и направились к деревне.

Два дня спустя я вернулся в Лабастид в сопровождении моей жены. Вдвоем, в пятнадцать сеансов (некоторые из них, весьма продолжительные, вызвали беспокойство у жителей деревни, пришедших однажды под вечер ожидать нас у входа в пещеру), мы описали, зарисовали и сфотографировали наскальные рисунки, рассеянные на всем протяжении пещеры Лабастид. С компасом в руках мы сняли план пещеры, однако не успели завершить полностью ее исследование. В пещере Лабастид существуют вертикальные колодцы, которые ведут в нижние этажи, расположенные глубоко под землей. Спустившись с помощью веревки в некоторые из этих колодцев, мы обнаружили на дне их русло того самого подземного потока, который исчезает в расселине близ деревни Лабастид и снова выходит на поверхность земли у селения Эспаррос.

Детальное обследование верхнего этажа пещеры (единственного, который посещали первобытные люди) позволило нам найти на отдельных каменных глыбах, на стенах и на сводах изображения лошадей, северных оленей, бизонов, пещерных медведей и пещерных львов, каменных баранов, кабанов и даже одной птицы (по-видимому, дрофы). Однако явное преобладание среди этих изображений силуэтов лошадей побудило меня назвать «гротом Лошадей» эту обширную безымянную пещеру, чтобы отличать ее впредь от всех соседних, носящих общее имя пещер Лабастид.

Некоторые рисунки в «гроте Лошадей» относятся к ориньякской эпохе. Они более примитивны и несовершенны, потому что древнее на несколько тысячелетий. Но подавляющая часть изображений выполнена художниками следующей за ориньякской — мадленской эпохи, того легендарного периода в предыстории, который недаром называют эпохой расцвета первобытного искусства.

В двухстах метрах от входа огромная каменная глыба, упавшая когда-то с высокого свода, частично загораживает проход по центральному коридору. На ровной поверхности ее видна большая фигура лошади, награвированная штрихом и окрашенная в красный цвет; только грива и копыта у нее черные. Это единственный образец первобытной живописи, имеющийся в «гроте Лошадей». Кстати, надо отметить, что произведения первобытной живописи еще более редки, чем гравированные рисунки. Лишь немногие из красок, которыми пользовались древние художники, выдержали «испытание временем», продолжавшееся тысячелетия. Лошадь очень велика: голова ее находится на высоте трех метров над уровнем пола.

В конечной части пещеры на плотно утрамбованном земляном полу возвышается плоская глиняная насыпь. На этой насыпи выложены два ровных круга из соприкасающихся друг с другом камней, напоминающие кромлехи.[4] В центре кругов лежат угли, обуглившиеся кости, челюсти и зубы лошадей, обточенные человеческими руками кремни. Здесь же найдены костяные наконечники копий и дротиков и несколько плиток известняка, украшенных изящными силуэтами лошадей, северных оленей и бизонов. Плитки лежали на полу, повернутые рисунком к земле, по-видимому в соответствии с определенным магическим ритуалом, потому что археологи наблюдали аналогичные случаи и в некоторых других пещерах.

Многое можно рассказать о замечательных находках в «гроте Лошадей», об их оригинальности и загадочности. Снова встает вопрос о том, что же означают все эти рисунки, с какой целью они созданы? Почему рисунки находятся в самых удаленных и труднодоступных частях пещер и, несомненно, выполнены первобытными художниками ценой больших трудностей, в самых неудобных, иной раз совершенно немыслимых позах? Ныне, когда благодаря трудам наших знаменитых археологов теория «магии» одержала явную и убедительную победу над сугубо надуманной теорией «искусства для искусства», никого не удивляет больше, что рисунки, гравюры и скульптуры древних художников скрыты в самых отдаленных частях некоторых весьма немногочисленных пещер, как не удивляют нас больше странные, долгое время остававшиеся загадочными человеческие силуэты, где лица скрыты масками, а тела — ритуальными одеждами. Их присутствие посреди многочисленных изображений животных вполне объяснимо: колдун на месте среди шабаша.

В пещере Лабастид, как и в гроте Монтеспан, находилось святилище, священная пещера людей мадленской эпохи. Когда-то, в седой древности, здесь, глубоко под землей, происходили мрачные и торжественные магические церемонии и ритуальные обряды, которые, пережив тысячелетия, сохранились в неприкосновенности у аборигенов Австралии, папуасов Новой Гвинеи и некоторых других народов.

Открытие священной пещеры Лабастид существенно пополняет список пиренейских пещер «с росписью». Я счастлив, что сумел обнаружить ее художественные сокровища, которые, несомненно, послужат новым, увлекательным полем деятельности для современной археологической науки.

Находка этих бесценных сокровищ целиком вознаградила меня за долгие и многочисленные исследования и поиски, за утомительный труд и опасности, которым я подвергался.

Спелеологам, занимающимся подземными исследованиями и поисками, хорошо известно, что открытия под землей совершаются не по заданию и не в заранее указанном месте. Отправляясь в очередную подземную экспедицию, бессмысленно заявлять во всеуслышание, что вас непременно ждет там выдающаяся находка. Спелеолог должен быть готов к долгим, зачастую бесплодным поискам, и тогда однажды, по счастливой случайности, но совершенно неожиданно, когда об этом меньше всего думаешь, упорство, терпение и тяжкий труд под землей будут вознаграждены каким-нибудь замечательным открытием.

В редчайших случаях, которые можно рассматривать лишь как исключение, какая-нибудь предварительная гипотеза, умозаключение или, еще того меньше, предчувствие направляют поиски спелеолога по верному пути и приводят его с первого же захода к открытию.

Такое исключение, такая удача случилась со мной всего один раз на протяжении всей моей довольно-таки долгой карьеры спелеолога.

Я действительно отправился однажды утром из дому, заявив что в этот день должен сделать открытие, и даже предсказав характер этого открытия.