другую войну, отказаться от которой будет уже не в его власти.

Неприкрытая угроза прозвучала в его словах.

Благословения из Рима на свадьбу Маргариты и Генриха все не было, Григорий XIII явно уклонялся от этого богопротивного решения. Он уже пережил одно светопреставление, когда протестант принц Генрих де Конде женился на католичке Марии Клевской.

Но Карлу IX настолько нетерпелось, чтобы Марго наконец и думать перестала о своем прекрасном герцоге де Гизе, что он не удержался от заявления:

— Я не гугенот, но и не дурак, и если задурит папа, я сам возьму за руку Марго и поведу ее под венец!

Екатерина, эта вездесущая «змея», устроила так, что из Рима пришло фальшивое письмо за подписью посла Франции, в котором извещалось, что папское благословение вот-вот прибудет в Париж. Кое-как уладили одну проблему, как тут же возникла новая: на сей раз виновником оказался кардинал Бурбонский. Он согласился обручить Маргариту и Генриха при условии, что ему будет прислуживать кто-то из епископов, ибо тогда ему легче будет отважиться на этот сомнительный шаг. Однако на обращение герцога Анжуйского прелаты Шалона, Анжера и Дамьетта ответили отказом.

— Монсеньор, — воскликнул прелат Дамьетта, — раз король предоставляет гугенотам свободу совести, он должен дать такое же право и нам!

— В таком случае, не кажется ли вам, — ответил брат Маргариты, — что не только у вас, но и у нас, остальных католиков, тоже есть совесть?

— Ваше Высочество и Его Величество обязаны принимать наши советы в вопросах совести, я же спрашивать совета у Вашего Высочества не обязан.

Наконец епископ Диня согласился помочь кардиналу совершить этот акт непослушания Риму, и бракосочетание назначили на понедельник, 18 августа 1572 года. Так решила королева-мать, которая, чтобы перехватить вероятный папский запрет, со свойственной ей сноровкой распорядилась вплоть до указанной даты арестовывать на границе любых курьеров из Италии.

Маргарита почувствовала: ловушка захлопывается.

Гиз женился, теперь и ее выпихивают замуж за наваррского мужлана, который через несколько дней умчит ее из Парижа в свое далекое, немытое королевство! Она решилась и неожиданно заявила королеве- матери и герцогу Анжуйскому, что отказывается выходить замуж за мужлана и гугенота Генриха Наваррского, каким бы он там ни считался королем. Последовала бурная, долгая сцена. Сколь резкими словами обменялись ее участники, истории не известно, но когда мадам де Кюртон проникла в комнату, где все это происходило, она увидела, что король сидит на кровати своей матери и перебирает четки, замаливая свою вспышку гнева, а Маргарита, побежденная, сломленная, сдавшаяся, плачет навзрыд.

Дабы несколько утешить невесту, решено было в ее брачном контракте увеличить вдовью часть, король же Наварры в свою очередь преподнес ей сто восемь тысяч фунтов драгоценностей[17] — не так уж мало, если оценить на вес, — но и это никак не утешило суженую. Вечером 17 августа, накануне свадьбы, которую Рим объявил «богопротивной». Марго на всю ночь заперлась в церкви архиепископства.

Слезы на ее лице к утру не просохли…

Свадебная церемония была назначена в Соборе Парижской Богоматери. Погода в день свадьбы стояла изумительная, но даже яркому солнцу не под силу было растопить сердце невесты. И все же, несмотря на покрасневшие веки, краше, чем она в этот день, уже невозможно было быть. Когда, натертая жасминовым маслом, она предстала взорам двора, восхищенный Брантом признал, что большей прелести он еще не видел: «Так красива, что на свете просто не с чем сравнить, ибо, не говоря уже о прекрасном лице и изумительно стройной фигуре, на ней был восхитительный наряд и необыкновенные украшения. Ее красивое белое лицо, похожее на небо в минуты самой высокой чистоты и безмятежности, обрамляло такое множество огромных жемчужин и драгоценных каменьев, особенно бриллиантов в форме звезд, что невольно эту естественность лица и искусственность окаменевших звезд можно было принять за само небо, когда оно бывает усеяно звездами настолько, что благодаря им словно оживает».

Карл IX в своих королевских одеждах был «подобен солнцу», и даже Екатерина, впервые после поединка в Турнели, сняла свой траур и надела почти прозрачное шелковое платье, украшенное бриллиантами. Двойной кортеж — жениха и невесты — приблизился к собору.

Перед собором они разделились.

Католики поднялись на круглую площадку, построенную на паперти перед самим входом в Собор Парижской Богоматери. Именно здесь будут служить мессу кардинал и епископ, сопротивление которого удалось сломить. Между тем жених со своими друзьями-протестантами демонстративно и шумно прогуливались в галерее и вокруг собора.

— Мы заставим вас войти внутрь! — кричали им зеваки из толпы.

В желтом костюме, сверкающем бриллиантами и жемчугом, у алтаря вместо Генриха Наваррского стоял Анжу. Все такая же безжизненная и заплаканная, невеста даже не услышала ритуального вопроса, с которым в ходе церемонии обратился к ней кардинал Бурбонский. Королю пришлось резко толкнуть сестру, чтобы заставить ее наклонить голову в знак согласия. Спустя много лет этот жест зачтется, когда встанет вопрос о разводе… Долгая церемония окончена, жениха пригласили занять свое место, он приблизился к супруге и едва коснулся ее губ.

Затем в огромном зале Кариатид — превращенный в музей, он существует в Лувре поныне, — был дан роскошный обед. После пиршества, по традиции, бал открыла невеста. «Столько удовольствия доставила она своим исполнением испанского павана, итальянского пассемаццо, танца с факелами, столь изящны, величественны и плавны были все ее движения, — свидетельствует Брантом, — что весь зал, восхищенными взглядами следивший за этим прекрасным спектаклем, не мог ни наглядеться, ни налюбоваться ею…».

Чтобы заставить повеселеть адмирала, на суровом лице которого никто никогда не видел улыбки, специально в его честь было устроено морское дефиле. Следом за колесницами, разукрашенными ракушками и «посеребренными морскими львами», гарцевала раззолоченная лошадь, на широком крупе которой уместился целый ворох морских богов и музыкантов. А дальше вперевалку двигался гиппопотам, грузно кланяясь Нептуну, в котором все узнали короля Карла.

Стала ли в эту ночь Маргарита — уже королева Марго — в полном смысле женой своего мужа? Несчастная новобрачная, не перестававшая думать о своем ненаглядном герцоге де Гизе, проплакала большую часть дня. Обычно «подвижная, как ртуть», в этом ужасном настроении она, конечно, стала сама на себя непохожа. Что же до Генриха, то и одного вида его было достаточно, чтобы понять, как он робеет перед этим почти божественным созданием. Много позже Маргарита призналась:

— Примерно семь месяцев мы спали рядом, не разговаривая друг с другом.

Возможно, они любили друг друга молча… ведь в один прекрасный день, когда церковные судьи зададут Генриху вопрос: «А принес ли вам брак удовлетворение?» — он ответит без обиняков:

— Мы оба, королева и я, были молоды и полны жизни, разве могло быть по-другому?

А Марго со временем скажет и того больше:

— Мы оба в день свадьбы были уже настолько грешны, что воспротивиться этому было выше наших сил.

Да и с какой бы стати им — жизнелюбам и греховодникам — лишать себя радостей любви, даже если и тот и другой занимались ею без сердца?

На следующий день, во вторник, наступила очередь жениха дать бал для двора, и зрители снова могли «наглядеться и налюбоваться» танцующей Марго.

В среду 20 августа странное представление свершалось перед Бурбонским дворцом. Длинная сцена, утопающая в зелени и всевозможных цветах, превратилась в сад под названием «Рай любви», сходство с которым дополняли двенадцать прекрасных, «богато наряженных» нимф. Позванивая колокольчиками, в небе вращалось огромное колесо с двенадцатью знаками зодиака. Настоящий звездопад сопровождал семь планет — Нептун и Плутон тогда еще не были открыты… «Искусно встроенные сзади них» лампы и факелы создавали причудливую игру света и тени. Добавьте к этому тот факт, что колесо, вращаясь, брызгало лучами света как бы со всех сторон одновременно.

Правая сторона сцены символизировала Елисейские поля, или рай. Ад представлен был рекой с