В-третьих, такое раскрытие может быть достигнуто сознательными усилиями, которые делаем мы сами, или же случайно, вследствие телесной травмы.

В-четвертых, было такое время, когда маги сознательно направляли различные стороны своего внимания на материальные объекты.

В-пятых, атланты, судя по их действию, внушающему благоговейный страх, были, должно быть, объектами фиксации магов прежнего времени.

Я сказал, что сторож, рассказавший мне и моему другу, раскрыл, несомненно, другую плоскость своего внимания. Он мог неосознанно, хотя бы на момент, стать восприемником проекций второго внимания древних магов. Тогда мне не казалось столь уж невероятным, что человек может зрительно воспринимать фиксацию тех магов.

Если эти маги были членами традиции дона Хуана и дона Хенаро, тогда они должны были быть безупречными практиками, и в этом случае не было бы никаких границ тому, что они могли выполнить при помощи фиксации своего второго внимания. Если они имели намерение, чтобы атланты ходили по ночам, тогда атланты станут ходить по ночам.

По мере того, как я говорил, три сестрички все более сердились на меня. Когда я кончил, Лидия обвинила меня в том, что я ничего не делаю, а только болтаю. Затем они поднялись и вышли, даже не попрощавшись.

Мужчины последовали за ними, но остановились в дверях и попрощались со мной за руку.

– Что-то неладно с этими женщинами, – сказал я.

– Нет, они просто устали от разговоров, – сказала Горда. – они ждут от тебя каких-нибудь действий.

– Как же тогда Хенарос не устали от разговоров? – спросил я ее.

– Они глупее женщин, – ответила она сухо.

– А что касается тебя, Горда? – спросил я. – ты тоже устала от разговоров?

– Я не знаю ничего про себя, – сказала она бесстрастно. – когда я с тобой, я не устаю, но когда я с сестренками, я устаю смертельно так же, как и они.

Я оставался с ними в течение еще нескольких дней, не отмеченных никакими событиями. Было совершенно ясно, что сестренки были враждебны ко мне. Хенарос просто терпели меня кое-как. Только Горде, казалось, было легко со мной. Я удивлялся, почему. Перед отъездом в лос-анжелес я спросил ее об этом.

– Не знаю, как это может быть, но я привыкла к тебе, – сказала она. Как будто мы с тобой вместе, а сестренки и Хенарос – это совсем другой мир.

В течение нескольких недель после возвращения в Лос-анжелес я испытывал легкое недомогание, выражающееся в головокружении и внезапной потере дыхания при физическом напряжении. Однажды ночью это достигло кульминационной точки, когда я проснулся в ужасе, потеряв способность дышать. Врач, к которому я обратился, диагностировал мои жалобы как гипервентиляцию, вызванную, скорее всего напряжением. Он прописал мне успокаивающее и посоветовал дышать в бумажный мешок, если приступ еще когда-нибудь повторится.

Я решил вернуться в мексику, чтобы спросить совета у Горды. Когда я рассказал ей о диагнозе доктора, она спокойно заверила меня, что никакой болезни тут нет, а просто я в конце концов сбросил свои щиты и то, что я испытываю, является потерей «человеческой формы» и входом в новое состояние отделенности от человеческих дел.

– Не борись с этим, – сказала она. – бороться против этого – наша естественная реакция. Поступая так, мы рассеиваем то, что должно произойти. Брось свой страх и теряй свою человеческую форму шаг за шагом.

Она добавила, что в ее случае распад ее человеческой формы начался у нее в матке с отчаянной боли и необычного давления, которое медленно смещалось – вниз к ногам и вверх к горлу. Она сказала также, что последствия ощущаются немедленно.

Я хотел записывать каждый нюанс моего входа в это новое состояние. Я приготовился писать детальный отчет обо всем, что станет происходить, но к моему великому разочарованию ничего больше не происходило. После нескольких дней бесплодного ожидания я отбросил объяснение Горды и решил, что доктор поставил правильный диагноз.

Мне это было совершенно понятно. Я нес ответственность, которая порождала невыносимое напряжение. Я принял лидерство, которое принадлежало мне, по мнению учеников, но я не имел никакого представления, как его вести.

Нагрузка проявилась в моей жизни и более серьезным образом.

Мой обычный уровень энергии непрерывно падал. Дон Хуан сказал бы, что я теряю личную силу и, значит, обязательно потеряю жизнь.

Дон Хуан настроил меня жить исключительно личной силой, что я понимал как состояние бытия, отношения порядка между субъектом и вселенной, отношение, которое не может быть разорвано, не приводя субъекта к смерти. Поскольку никаких мыслимых способов изменить ситуацию не предвиделось, я заключил, что моя жизнь подходит к концу. Мое чувство обреченности, казалось, разъярило всех учеников. Я решил на пару дней уехать, чтобы рассеять свою хандру и их напряжение.

Когда я вернулся, то обнаружил, что они стоят снаружи у дверей дома сестренок так, как если бы они меня ждали. Нестор подбежал к моей машине прежде, чем я выключил мотор, он прокричал, что Паблито сбежал. Он ушел, чтобы умереть, сказал Нестор, в городе Тула, на месте его предков.

Я был в ужасе. Я чувствовал себя виновным.

Горда не разделяла моего отношения к происходящему. Она сияла, светясь удовлетворением.

– Этому красавчику лучше умереть, – сказала она. – все мы теперь будем жить гармонично, как и должны были. Нагваль говорил, что ты внесешь перемену в наши жизни. Что ж, ты ее принес – Паблито нам больше не досаждает. Ты от него избавился. Посмотри, как мы счастливы. Нам без него лучше живется.

Я был вне себя от ее бесчувственности. Я сказал так жестко, как только мог, что дон Хуан дал нам всем форму жизни воина. Я подчеркнул, что безупречность воина требует, чтобы я не позволил Паблито умереть вот так просто.

– И что же ты собираешься делать? – спросила Горда.

– Я собираюсь взять одного из вас, чтобы жить с ним, – сказал я. – до того дня, когда вы все, включая Паблито, сможете уехать отсюда.

Они посмеялись надо мной, даже Нестор и Бениньо, которых я считал самыми близкими к Паблито. Горда смеялась дольше всех остальных, явно вызывая меня.

Я обратился за моральной поддержкой к Нестору и Бениньо. Они смотрели в сторону.

Я воззвал к высшему пониманию Горды. Я просил ее. Я использовал все доводы, какие только приходили на ум. Она смотрела на меня с глубоким презрением.

– Не будем вмешиваться, – сказала она остальным.

Она улыбнулась мне совершенно пустой улыбкой. Она передернула плечами и поджала губы, как бы чмокая.

– Мы рады видеть тебя с нами, – сказала она мне, – при условии, что ты не станешь задавать вопросов и не будешь разговаривать об этом маленьком своднике.

– Ты, Горда, бесформенный воин, – сказал я, – ты сама мне это говорила. Почему же ты тогда судишь Паблито?

Горда не ответила. Но она приняла удар. Она поморщилась и отвернулась от моего взгляда.

– Горда с нами! – закричала Жозефина высоким визгливым голосом.

Три сестренки окружили Горду и затолкали ее внутрь дома. Я последовал за ними. Нестор и Бениньо тоже вошли.

– Что ты собираешься делать? Взять кого-нибудь из нас силой? – спросила Горда.

Я сказал им всем, что считаю своим долгом помочь Паблито и что я стал бы делать то же самое для любого из них.

– Ты действительно думаешь, что осуществишь это? – спросила Горда с глазами, горящими от