голубой жидкостью на полке в ванной. Времени на анализ содержимого не было. Он опустил туда протезы. Глай открыл дверь спальни в тот момент, когда телохранитель взялся за ручку двери со стороны холла.

— О, монсеньор Вийон, я подумал, что вы и премьер не откажетесь от чашки чая.

Глай кивнул через плечо в сторону кровати.

— Жюль сказал, что чувствует себя усталым. Думаю, он уснул, как только его голова коснулась подушки.

У телохранителя были свои соображения по этому поводу.

— Не хотите ли вы выпить чашку чая перед уходом, сэр?

Глай закрыл дверь.

— Спасибо, нет. Пора уходить.

Они вместе вернулись в фойе. Телохранитель поставил поднос и помог ему надеть пальто. Глай задержался на пороге, чтобы удостовериться, что человек Гуэррьера увидел «мерседес».

Пожелал доброй ночи и завел машину. Ворота открылись, и он выехал на опустевшую улицу. Через восемь кварталов он припарковал машину к краю тротуара между двумя большими домами. Закрыл дверцы и пяткой затоптал в землю ключ зажигания.

Что может быть более обычным зрелищем, чем «мерседес», стоящий в стильном жилом районе. Люди, живущие в особняках, редко разговаривают со своими соседями. Каждый может подумать, что машина принадлежит друзьям, приехавшим с визитом в дверь рядом. На машину никто не обратит никакого внимания в течение ряда дней.

Глай вернулся в Квебек в десять часов десять минут на автобусе. Экзотический яд, который он приготовил, был все еще у него в кармане. Это был надежный метод убийства, используемый коммунистической службой разведки. Ни один патологоанатом не сможет определить его присутствие в трупе с уверенностью.

Решение использовать подушку было принято мгновенно уже потом. Она оказалась инструментом, который как нельзя лучше соответствовал претензиям Глая на нонконформизм.

Большинство убийц действуют по одной хорошо разработанной схеме. Схема Глая заключалась в том, что он вообще не имел схемы как таковой. Каждое убийство совершенно отличалось по исполнению от предшествующего. Он не оставлял никаких улик, которые могли связать его с прошлым убийством.

Он почувствовал прилив возбуждения. Первое препятствие устранено. Осталось еще одно, самое сложное, самое чувствительное из всех.

Даниэла лежала в постели и наблюдала за кольцами дыма от сигареты, поднимающимися к потолку. У нее были весьма смутные представления об этой теплой небольшой спальне в дальнем коттедже за пределами Оттавы.

Она села и посмотрела на часы. Антракт кончился, и она сожалела, что он не может продолжаться неопределенно длительное время. Взывала ответственность, она была обречена на возврат в реальность.

— Тебе пора уходить? — спросил лежащий рядом Вийон.

Она кивнула.

— Должна играть роль преданной жены и навестить своего мужа в больнице.

— Не завидую тебе. Больницы — это кошмар в белом.

— Сейчас я уже привыкла к этому.

— Как дела у Шарля?

— Врачи говорят, что сможет отправиться домой через несколько недель.

— Домой? Зачем? — сказал он презрительно. — Страна осталась без управления. Если выборы были бы завтра, он, определенно, потерпел бы поражение.

— А тебе на пользу.

Она поднялась из постели и начала одеваться.

— Теперь, когда Жюля Гуэррьера нет на пути, наступило самое походящее время, чтобы бы ты ушел в отставку из кабинета и публично выставил свою кандидатуру на пост президента Квебека.

— Придется внимательно продумать свою речь. Идея заключается в том, чтобы прийти как спаситель. Не могу позволить, чтобы меня считали крысой, спасающейся с тонущего корабля.

Она подошла и села рядом с ним. Тонкий запах его мужественности вновь возбудил ее. Она положила руку ему на грудь.

— Сегодня ты был другим человеком, Анри.

Казалось, что у него на лице появилось озабоченное выражение.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты был более брутальным во время нашей любви. Почти жестоким.

— Думал, тебе понравится перемена.

— Мне понравилось.

Даниэла улыбнулась и поцеловала его.

— Даже внутри меня ты был другим.

— Не могу представить себе, почему, — сказал он небрежно.

— Не могу и я, но мне понравилось это.

Она неохотно отодвинулась и встала. Надела пальто и перчатки. Он оставался в постели, наблюдая за ней.

Даниэла выдержала паузу и посмотрела на него проницательным взглядом.

— Ты так и не рассказал мне, что ты предпринял, чтобы смерть Жюля Гуэррьера выглядела естественной.

Его взгляд стал ледяным.

— Есть вещи, о которых тебе лучше не знать.

У нее был такой вид, будто ее ударили по лицу.

— Раньше между нами не было никаких секретов.

— Теперь появились, — сказал он бесстрастно.

Даниэла не представляла себе, как реагировать на его неожиданную холодность. Никогда не знала его таким, и это поразило ее.

— В твоих словах прозвучала злость. Это потому, что я что-то сказала?

Он посмотрел на нее безо всякого интереса и пожал плечами.

— Ожидал от тебя большего, Даниэла.

— Большего?

— Ты ничего не рассказала мне о Шарле, чего бы я не знал из газет.

Она вопросительно посмотрела на него.

— А что ты хотел бы знать?

— Его тайные, внутренние мысли. Разговоры с другими министрами кабинета. Каким образом он собирается вести дела с Квебеком после отделения? Думает ли он об отставке? Черт возьми, мне нужна информация, а ты не предоставляешь ее мне.

Она выразительно протянула руки.

— Шарль изменился после катастрофы самолета. Он стал больше утаивать. Он больше не доверяет мне так, как раньше.

Его глаза потемнели.

— Тогда ты становишься бесполезной для меня.

Она отвернулась, боль и злость нарастали в груди.

— Не трудись связаться со мной вновь, — ледяным голосом сказал он, — если тебе нечего мне сказать. Больше не буду рисковать, занимаясь сексуальными играми.

Даниэла рванулась к двери, но вернулась.