— А зато мы — за вас, — сказал Оська.

— Точка! Раз такие за меня, не пропаду, — ласково усмехнулся комиссар.

Он подхватил одной рукой Оську и посадил его к себе на колено, обтянутое синим сукном тугих, узких галифе.

— А в шашки кто играет? — спросил он неожиданно.

— Ну, в шашки это что! — отвечал я. — Вот в шахматы если… Вы в шахматы умеете?

— Нет, еще не выучился.

— Леля вас сразу научит, — пообещал Оська. — Он уже все ходики знает, и черненькими и беленькими, и взад и вперед. А я знаю только, как конь ходит.

Оська соскочил с колен, стал на одну ногу и запрыгал по квадратам, вычерченным на линолеуме пола. Потом он вдруг остановился, замер на одной ноге и доверительно сказал комиссару:

— А у нас одна королева в тюрьму арестована. Мы ее уже давно в собачий ящик посадили, когда еще войны не было, а царь зато был — вот когда!

Я свирепо посмотрел на Оську. И он замолк.

А я, чтобы прекратить ненужный и опасный разговор, предложил комиссару сыграть в шашки.

Комиссар вынул из вещевого мешка картонную складную доску, потом высыпал из маленького специального кисета шашки. Он расставил их на доске, и мы склонились над картонкой — лоб ко лбу.

— Ходи, — сказал комиссар.

Не прошло и минуты, как я убедился, что имею дело с опытным игроком. Легким, отрывистым тычком среднего пальца комиссар посылал свои шашки в самые неожиданные квадраты поля. Он делал мне каверзные подставки, ловко забирал по две-три мои шашки, прихватывая их неуловимым движением в ладонь и приговаривая:

— В шахматы пока не обучены, а в шашечки кое-что соображаем… Куда пошел? А это что? Бить надо. А то фук возьму, и ша… Вот это другой разговор. Четыре сбоку, ваших нет. А мы в дамки. И точка.

Через пять минут у меня не осталось ни одной шашки. Впрочем, одна-то осталась на доске. Но осталась она в том позорном положении, при котором выигравший обычно насмешливо зажимает нос…

Я сейчас же расставил шашки снова и предложил комиссару сразиться еще раз. Минут через десять на доске были заперты в угол две мои последние уцелевшие шашки, а комиссар, успевший к этому времени свернуть собачью ножку, весело окуривал позорный угол доски густым махорочным дымом…

Оська был сражен моим позором. Оська решил сам помериться силами с непобедимым комиссаром.

— А в «лапки-тяпки» вы умеете играть? — спросил Оська.

— Это как же — в «лапки-тяпки»? — удивился комиссар.

— А вот так, — проговорил Оська, снова устраиваясь на колени к Чубарькову. — Вот вы положите сюда вашу руку, а я буду вас ударять. А вы должны руку убирать, чтобы я не попал. Как не попаду, тогда вы будете бить. У нас в классе все так играют.

— А ну давай, давай, — охотно заинтересовался комиссар и положил на ломберный столик свою широкую пятерню — руку грузчика.

Оська прицелился. Он замахнулся левой рукой, но коварно ударил правой. Тяп! Комиссар не успел отдернуть руку.

— Смотри ты! — удивился комиссар. — Подловил, подловил… А ну-ка еще! Понял я вас. На, бей!

Оська проделал тот же маневр. Но ладонь его громко шлепнулась о стол. Комиссар на этот раз ловко убрал руку в последний миг.

— То-то, — сказал Чубарьков, чрезвычайно довольный. — Ну, а теперь клади свою пятишку.

Через некоторое время в комнату постучались. Вошел папа. Мы поспешно стянули со столика и спрятали за спины свои вспухшие, красные, как у гусей, лапы, сильно чесавшиеся после увесистых шлепков комиссара. Но папа, должно быть, слышал из-за двери, что у нас происходит.

— Леля, Ося, — сказал папа, — что у вас там с руками?

— Ой, папа, — закричал Оська, — иди к нам, мы в «ляпки-тяпки» играем с комиссаром! Знаешь, как он здорово играет! Лучше даже, чем у нас Витька Пономаренко в классе.

— А он у вас малый хитрец, — похвалил Оську несколько смущенный комиссар, — с ним надо ухо востро… Только жулит, не по правилам бьет, на лету подсекает.

— Нет, я не жулю, ни капельки не жулю! — кричал Оська. — Вы сами хитрый!

— Что за дикость! — возмутился папа. — Вы только посмотрите, какие у вас кисти рук. Это негигиенично… Товарищ комиссар, вы меня извините, но мои дети привыкли к более культурным развлечениям. Ну что это за времяпрепровождение — хлопать друг друга по рукам!

— Закаляются, — попробовал выручить нас Чубарьков.

— Знаешь, как это полезно! — поддержал я. — Тут надо расчет иметь и глаз точный…

— Чепуха! — сердился папа. — Подумаешь, искусство! Что тут мудреного! Бей, и все.

Комиссар хитро посмотрел на папу:

— Это как сказать, товарищ доктор. Это только глядеть просто. А тут соображать требуется. Вот вы попробуйте.

— Нет уж, увольте, — заявил папа.

— А вы попробуйте, — настаивал комиссар.

— Попробуй, папа! — присоединился и я.

— Боится, боится! — закричал Оська. — Папа трусит!

Папа пожал плечами:

— Бояться тут нечего, решительно нечего… Хитрости тут тоже большой нет. Но уж если вам так хочется, пожалуйста.

— Точка, — проговорил комиссар и деловито положил свою тяжелую длань на стол. — Ваш кон. Ваш почин, товарищ доктор.

Папа высоко поднял свою белую, как всегда тщательно отмытую докторскую ладонь. Он еще раз презрительно пожал плечами — и шлеп по пустому пространству стола, где только что была рука комиссара, исчезнувшая в миг удара.

Мы были в восторге.

— Ну как, товарищ доктор? — спросил комиссар. — Хитрости никакой?

— Одну минуточку, — сказал уязвленный папа. — Это не считается. Одну минуточку. Разрешите… Так, так. Кажется, я начинаю соображать. Ага, значит, вы кладете таким образом, а я, следовательно, бью отсюда. Превосходно. Нуте-с, прошу вас.

Комиссар, внимательно следя за папой, положил на стол руку, готовую каждое мгновенье отпрянуть в сторону. Папа сделал несколько ложных замахов, и комиссар всякий раз слегка отсовывал свою руку. Вдруг папа неожиданно с силой и звучно припечатал ладонью руку комиссара.

— Эге, — сказал комиссар, потирая слегка вздувшуюся руку. — Тяпка-то у вас, товарищ доктор, дай бог, хирургическая. А из вас толк будет. Ну, больше не подловите. Ша! Хватит.

— Давайте, давайте, кладите. Я еще имею право удара! — горячился папа. — Минуточку! — Папа снял пиджак и подсел к столу. — Поглядим, поглядим еще, кто кого научит хитрости… Тяп!..

Заглянувшие через несколько минут в комнату тетки остолбенели в дверях при виде страшной картины. За столиком сидели комиссар распояской и папа без пиджака. Оба нещадно хлопали друг друга по рукам, промахивались, гулко били по столу ладонями.