другую сторону дорожки, уходящей за угол дома, цвела метеола, наполняя воздух приторным ароматом. В саду фруктовые деревья простирали во все стороны крепкие ветки с зелеными шариками завязей. А у самого забора — глухого, выше человеческого роста — клены и ясени отгораживали пышными кронами этот уютный уголок от внешнего мира. За ними не видно было заводских труб и крыш, а гудки и шум завода доносились так слабо, что только подчеркивали обособленность жилища Виталия Павловича Рассветова.
Рассветов любил, возвратясь домой, оставлять за порогом все заводские дела и заботы. Он считал, что и так отдает слишком много производству, чтобы позволять заводу вторгаться в личную жизнь.
Но в этот вечер ему не удалось настроиться на обычный благодушный лад. Все было не по нему. Разбранил женщину, управлявшую хозяйством, без всякого удовольствия пообедал, не мог сосредоточиться на чтении — и вышел в сад. Все время преследовало ощущение недомогания; тихонько ныло под ложечкой, раздраженные нервы болезненно отзывались на каждый звук извне.
А в таких звуках недостатка не было. За стеной глухого забора Савельевых (Рассветов делил дом с директором) хохотали мальчишки и девчонки, собиравшиеся к ним играть в волейбол, серсо и прочие шумные игры. Рассветов не представлял, что бы он делал с такой оравой. Кроме старшей, Евгении, у Савельева было еще трое мальчишек разного возраста, но одинаково неуемного характера. Сам Рассветов был одинок. Жена умерла еще во время войны, сын и дочь рано оставили родительский кров и напоминали о себе редкими телеграммами. Рассветов научился усилием воли уходить от неприятных воспоминаний, дабы не изнашивать раньше времени нервную систему.
Но в этот вечер Рассветов не смог обрести покой, даже когда взялся за любимое дело — решение шахматных задач. Он весьма ценил эту гимнастику ума; она позволяла предугадывать самые хитроумные ходы партнера и парировать их своими ударами, представлять себе все возможные варианты атаки и защиты и неуклонно обеспечивать собственную победу, отнюдь не за счет умаления сил противника: Виталий Павлович знал, что такое заблуждение могло оказаться роковым.
Поломав с полчаса голову над красивой и остроумной задачей, помещенной в последнем номере шахматного журнала, Рассветов сам не заметил, как мысли снова устремились по руслу, ставшему привычным за последние дни. В голове вертелась фраза: «Белые начинают и выигрывают в два хода». Неважно, белые или черные. Но выигрывает тот, у кого крепче нервы. И не шахматную доску с агрессивным чужим конем видел он перед собой, а невозмутимое лицо Виноградова. Каким ходом он ответит теперь на действия Рассветова? Кажется, он поставлен в затруднительное положение. Что же он собирается делать? Наверняка ничего сказать нельзя. Рассветов, знает одно: ему потребуется вся изворотливость, вся сила воли для этой сложной игры.
Прошло несколько лет с тех пор, как Виталий Павлович Рассветов потерпел крах и из директоров завода волею судьбы был поставлен под начало Савельева на «Волгосталь». Удар был сильный, и не каждый сумел бы оправиться от него. Но у Рассветова хватило ума при падении не цепляться за тех, кто поддерживал его раньше, не увлечь их за собой. В свое время эта политика принесла плоды: Рассветова не забыли. И хотя прежнюю должность вернуть было нельзя, однако и на той, которую он занял, ему удалось захватить максимум власти.
Рассветов умело использовал старые заслуги в развитии мартеновского дела. Поначалу он был новатором, принимал непосредственное участие в разработке передовых по тому времени методов, были несколько раз переизданы его брошюры и одна небольшая книжечка, он охотно редактировал чужие статьи и писал свои — и слава знатока производства и крупного теоретика сталеплавления, осенившая его, с тех пор никем не опровергалась.
На «Волгостали» он был главным инженером, и не было такого мало-мальски важного вопроса, который можно было решить без его участия. Последнее слово оставалось за ним. От Виталия Павловича фактически зависело назначение и выдвижение работников, поощрения и наказания. И людям, выдвинувшимся вопреки его желанию, приходилось солоно.
Известность, авторитет — часто действуют гипнотически. И часть работников министерства поддалась этому гипнозу, а Рассветов сумел этим воспользоваться.
Он полагал, что это логически приведет к тому, что ему все-таки вернут пост директора завода. И неплохо, если бы этим заводом оказался «Волгосталь». Но с назначением дело что-то затягивалось, а Савельев и не думал подаваться. Хуже того, между ними начали обостряться отношения, и хотя директор пока еще уважал мнение своего заместителя, однако все чаще начинал действовать самостоятельно. И коль скоро он поймет, что может решать вопросы и сам, то Рассветову роль достанется жалкая. И потому надо во что бы то ни стало доказать, что решения он принимает неуместные, что попытка заключить договор с Инчерметом — просто-напросто глупость.
…Кто скажет, в чем корни ненависти? Чаще всего, она порождается причинами незаметными, на первый взгляд, совсем незначительными, и лишь позже обнаруживается, насколько все глубже этих видимых причин. Рассветов не считал себя виновным в гом, что ему могли приписать — в присвоении технологии номерной стали. Исследование делалось на его заводе, по его личному заданию, и то, что до нее додумался первым инженер Виноградов — чистая случайность. Так же мог разработать ее Иванов, Петров, Сидоров — любой технолог, любой исследователь. Технология принадлежала заводу, принадлежала Рассветову. До сих пор никто в подобных случаях не возражал, получал свою долю премии и успокаивался. Этот же мальчишка поднял крик на весь мир, словно его ограбили. Наивность дорого обошлась ему — в средствах самозащиты Рассветов не стеснялся. Он постарался убить его — если не физически, так морально. Оклеветанный, оплеванный, изгнанный отовсюду, куда могла дотянуться рука Рассветова, Виноградов, казалось, был навсегда лишен возможности встать на ноги. Какой же неукротимый дух должен был таиться в этом человеке, если он смог не только воспрянуть, но и явиться сюда, занести руку над Рассветовым с полной уверенностью в своей победе!
Было так или не было, но Рассветов готов был поклясться, что замечает огонек торжества в проницательных серых глазах, что прячутся под тяжелыми веками.
«Белые начинают и выигрывают…». Неважно, кто начинает. И неважно, во сколько ходов выигрывает. Важно только выиграть. И доцент Виноградов, научный работник Виноградов может найти, что проводить опыты за письменным столом куда спокойнее, чем делать полем экспериментов мартеновский цех «Волгостали». Хотя — создать невыносимые условия проще простого. Но это все-таки не помешает Виноградову проводить свои опыты. Хуже того, у него могут найтись сторонники и защитники; роль гонимой добродетели едва ли не самая привлекательная в глазах человечества. Вот и Вустин отказался уже от непогрешимых дотоле Эванса и Эндрью и принял Виноградовскую концепцию. Ройтман — что такое произошло с Ройтманом? Как он осмелился принести вместо объяснения совершенно возмутительную писанину?
Рассветов невольно встал и прошелся по дорожке, но тут же успокоился и снова опустился в плетеное садовое кресло.
Так ли уж выгодно выживать Виноградова с «Волгостали»? Есть и другие заводы, любой может стать полем деятельности для него. Пожалуй… пожалуй, не так плохо, что он пока туг, на глазах. Мало ли чем можно скомпрометировать полученные результаты! Была бы охота.
Больше всего бесило и смущало Рассветова спокойствие Виноградова. Его не возмущали препятствия — словно знал о них наперед. Ни малейшего намека на прошлое, ничего, кроме безукоризненной вежливости совершенно незнакомого человека!
Смех, топот ног за забором заставили очнуться. Рассветов снова увидел перед собой шахматную доску и пять фигур. Неожиданно пришло решение задачи. Два хода — и белые выиграли. Рассветов не был суеверен, в предзнаменования не верил, но хорошее настроение вернулось само собой. Откинувшись на спинку шезлонга, он огляделся.
Блекло-голубое небо начало наливаться сизой дымкой вечера. Сильнее потянуло запахом ночной фиалки. Рассветов решил было прокатиться в город, но в это время у калитки позвонили.
Рассветов никого не ждал и невольно поморщился. Но когда домработница открыла калитку, хмурое выражение уступило место приятной улыбке. Вошел Валентин Миронов. Он два-три раза в месяц приходил в гости по настоятельным приглашениям Рассветова.
Рассветов относился к Валентину со всей теплотой, на какую был способен, и порой думал, что если бы детей можно было выбирать — остановился бы на Валентине. Умен, честолюбив, понятлив, отменно
