— Я не только сама пришла, но и Дмитрия Алексеевича привела.

— Вот, молодец! Я боялась сама пригласить его, думала он гордый, откажется, — шепотом добавила Вера, и уже громче сказала: — Пойдем скорее в комнату, там Леонид фокусы показывает.

Там, очевидно, и в самом деле было весело, потому что короткий момент тишины сменился взрывом хохота, и почти тотчас же в переднюю вышел смеющийся. Валентин.

Польщенный тем, что к нему запросто пришел Виноградов, он вспыхнул от удовольствия и, стараясь скрыть это, сразу повлек всех в комнату.

Как ни была взволнована Марина, но и она не могла удержаться от смеха при виде Леонида. Голова его была повязана полотенцем на манер тюрбана, с плеч до пола спускалась хламида из двух простынь. Увидев вошедших, он преградил им путь и потребовал плату за вход. Смеясь, Марина протянула ему подарок, но этого оказалось мало, и он с жестами заправского фокусника вытянул из кармана Виноградова невесть как оказавшуюся там цветную бумажную ленту. Смех и шутки сразу прогнали неловкость первых минут. Пожимая протянутые руки, знакомясь с гостями, Марина незаметно оглядела комнату. Терновых еще не было.

Последней к Марине подошла прехорошенькая девушка с длинными черными косами, в яркой вышитой украинской блузке. Очень знакомые, круглые, как вишенки, глаза смотрели с затаенным смехом. Марина вдруг вскрикнула и, притянув ее к себе, расцеловала в обе щеки.

— Гуля, Гуленька! Да как ты выросла! Совсем невеста!

— Не совсем еще, — поправил Леонид, освобождаясь от своего одеяния. — Я ей еще не решился сделать предложения.

— Ах, словно на тебе свет клином сошелся! Не беспокойся, сердце ты мне не разобьешь, — немедленно отпарировала Гуля.

— У тебя сердца нет, разбивать нечего, — не остался он в долгу.

Их тут же развели и заставили замолчать. Один из присутствующих начал читать стихи.

Виноградов устроился на диване среди пестрых ситцевых подушек рядом с Валентином, который несколько минут занимал его ученым разговором. Но говорить о науке не хотелось ни тому, ни другому; Виноградов отвечал рассеянно и был рад, когда обязанности хозяина отвлекли Валентина.

Виноградова беспокоила Марина. Всегда веселая, ясная, она сегодня была не похожа на себя. В движениях сквозила нервная взволнованность, лицо то заливалось румянцем, то бледнело; разговаривая, она порой не замечала, что оставляет недоконченной начатую фразу. И поэтому от него не укрылось, как изменилась она в лице, когда вошла запоздавшая пара — высокий молодой человек, в котором он тотчас узнал Тернового, и его жена, прелестная, молоденькая женщина. Своей немного детской красотою она напомнила Виноградову головки с картин Константина Маковского — те же вспыхивающие золотыми нитями пушистые волосы, те же сине-серые глаза со слипшимися, загнутыми кверху ресничками. И голосок у нее был очень приятный, чуть лепечущий.

Марина не слышала Зининых слов, она видела только нежное личико, так не похожее на созданный игрой фантазии образ, и теперь лишь поняла, что втайне все-таки надеялась увидеть, жену Олеся гораздо хуже и неприятнее.

Все взгляды потянулись к Зине, а она, четко постукивая тонкими высокими каблучками, подбежала к Вере, поцеловала ее, передала перевязанный лентой подарок и нежно проворковала, склонившись над Аленкой:

— Вот же мы какие миленькие да беленькие! Верочка, можно подержать ее на руках?

И когда Вера осторожно положила ей на руки белый тугой сверточек, она прижалась щекой к пышному кружевному чепчику и повернулась ко всем:

— Ну, разве мы не красивые?

— Мадонна! Честное слово, Мадонна! — восхищенно воскликнул Валентин.

— Скажет тоже! А ты хоть раз в жизни их видел? — улыбнулась Зина, довольная произведенным впечатлением, и, отдав ребенка Вере, стала здороваться со всеми.

— Может быть, и мы поздороваемся? — услышала Марина голос Олеся.

Его сдержанность передалась и ей. Пожав ему руку, она сказала:

— Какая у тебя красивая жена! Познакомь нас.

— С удовольствием.

Подозвав жену, Олесь познакомил ее с Мариной, представив ее как свою хорошую знакомую. Тонкие пальцы Зины вяло ответили на пожатие, взгляд с откровенным любопытством скользнул по лицу и по платью Марины. Та в этот момент и в самом деле чувствовала себя такой, какой увидела ее Зина: черной, худой и неинтересной.

Несколько минут они втроем пытались поддерживать подобие разговора, но эти мучительные попытки были прерваны Верой, которая пригласила всех за стол. Она взяла на руки уснувшую Аленку; гости вполголоса, чтобы не испугать, прокричали «Ура!» в честь виновницы Торжества и выпили по первой рюмке. На этом Аленкина роль была закончена, и ее унесли в спальню.

У своего прибора Марина нашла карточку, изображавшую хорошенькую детскую головку, чем-то похожую на Зину. Она протянула ее Олесю:

— Обменяемся?

И полученный в обмен пресмешной негритенок показался в сто раз милее отданного белокурого ангела.

— Вера Федоровна, это вы сами рисовали? — с удивлением сказал Виноградов, рассматривая свой сувенир — рыжего, конопатого ребятенка с засунутым в рот большим пальцем. — У вас же большие способности!

— Ну, ну, Дмитрий Алексеевич, не кружите ей голову похвалами! — вмешался Валентин. — Женщине гораздо приятнее слышать, что у нее хозяйственный талант. Правда, Вера?

— Не заставляй меня краснеть: я вижу, что Дмитрию Алексеевичу как раз не понравился пирог, — ответила Вера, привычно уклоняясь от неприятного разговора.

Первые минуты сосредоточенного молчания, отданные признанию кулинарных талантов хозяйки, уже сменились общим оживлением, завязался немного бессвязный разговор. Говорили обо всем, перескакивая с предмета на предмет: и о новой книге, и о поездках на курорт, и о заводских происшествиях, и о последнем фильме… Марина держалась стойко. Выпитая залпом рюмка вина вернула ей румянец и самообладание; никто, кроме Виноградова, не замечал, что ее смех и остроумные замечания стоят каких-то усилий.

Олесь и Зина сидели почти напротив, и Марина не могла не наблюдать за ними. За Зиной ухаживали наперебой, особенно Валентин, и ее смех стеклянным колокольчиком то и дело звенел над столом Олесь был сосредоточенно спокоен, говорил мало и, почти не переставая, курил.

— Олесь, ты слышал, что статья о предложении Виктора пойдет в следующем номере газеты? — сказал ему через стол Леонид.

— Да? Очень хорошо, — отозвался он рассеянно, подняв серьезный, несколько сумрачный взгляд.

— Поместят? Об этой ерунде! — вмешался Валентин. — И что вы раньше времени «кукареку» кричите? Заключения-то нет еще!

— Его, может быть, еще целый год не будет.

— Носишься со своим Витькой! Подумаешь, изобретатель — там все дело-то грошовую экономию даст, — презрительно сказал Валентин.

Олесь нахмурился, но его опередил Леонид:

— Все же он хоть что-то придумал, а ты до сих пор абстракцию за хвост ловишь!

— А ты понимаешь ли что-нибудь в творчестве? Понимаешь?

— Тише, Валя, — остановила его Вера, но он отмахнулся.

— Будущее металлургии надо, решать кардинально, а не с помощью заплаток. Подумаешь, стружку иначе заваливает! А нам не это нужно. Нужны автоматические заводы, атомная энергия, вакуумное плавление…

— А пока пусть идет все по старинке, правда? Зачем улучшать, все равно ведь ломать, — вставил один из гостей.

— Святая истина. Только ни у кого не хватит смелости сказать, что это действительно так. Зачем