пустится в Фиалковый будуар, где обычно ожидали е продавцы со своими товарами.

Затем принцесса перейдёт в свой любимый салон, что рядом с Имперским будуаром.

Графу представилась главная спальня принцессы и её изящная резная кровать под балдахином, с вензелем в виде короны, увенчанной орлом и окружённой двадцатью шестью страусовыми перьями.

Занавеси над кроватью были голубыми, бельё — белым с золотыми розетками.

На обитых голубым шёлком стенах спальни светились тусклым золотом миртовые листья — символ Венеры.

Полина редко спала в этой комнате, но часто использовала её для страстных и романтичных любовных игр, как нельзя более отвечающих её своевольной натуре.

Поистине трагично, думал граф, что принц Камилло, прекрасный человек, всем сердцем обожающий жену, оказался в отличие от большинства итальянцев никуда не годным любовником!

С женой он был ласков и внимателен, беспрекословно выполнял все её самые невероятные прихоти, но глаза его загорались страстью лишь при виде породистой лошади или великолепного экипажа.

Полина не скрывала от друзей, что муж наводит на неё невыносимую скуку.

Лора Жюно, жена генерала Жюно, в двадцать пять лет ставшего губернатором Парижа, под большим секретом рассказывала всем и каждому, что сразу после свадьбы Полина пригласила её с собой в Сен- Клу.

— Но у вас же медовый месяц! — отвечала ей Лора. — Не буду ли я лишней?

— Медовый месяц с этим идиотом? — насмешливо воскликнула Полина. — Да Бог с тобой!

Поглощённый своими размышлениями, граф не заметил, как фаэтон свернул на Бульвар Капуцинов.

Весна пришла в Париж и сияла здесь всеми цветами радуги. По обе стороны мостовой цветочницы расставили свой товар: розы, фиалки, пармские нарциссы и особенно лилии, которыми парижане украшали свои дома на Пасху.

По сравнению с сияющим и праздничным бульваром улочка рю дез-Арбр показалась графу ещё более грязной и убогой, чем вчера.

Мрачные дома, нависающие над узкой улочкой, загораживали солнечный свет. Граф с отвращением смотрел на грязную мостовую.

Он остановил фаэтон у знакомого дома и, толкнув дверь, вошёл.

На лестнице стоял крепкий кухонный запах, заставивший его поморщиться. Никого не было видно. Граф огляделся вокруг и начал подниматься по лестнице.

Он уже достиг третьего этажа, как вдруг столкнулся лицом к лицу с Вернитой.

— Доброе утро, мадемуазель, — поздоровался он, снимая с темноволосой головы шляпу с высокой тульёй.

Вернита присела в реверансе и подняла на графа огромные тревожные глаза.

Она была ещё бледнее, чем вчера, а в глазах девушки застыло такое отчаяние, что в сердце графа вольно зашевелилась жалость.

Сегодня на Верните было не чёрное, а бледно-лиловое платье, напомнившее герцогу о фиалках, продающихся на Бульваре Капуцинов.

Платье выглядело совсем простеньким, но граф, знавший толк в подобных вещах, заметил, что оно сшито хорошим портным из дорогого материала и когда-то, должно быть, стоило немало.

— Мадам Данжу говорила, что вы… что вы хотели прийти, — проговорила Вернита дрожащим голосом.

— Я очень сожалею о смерти вашей матушки, — промолвил граф.

Слезы выступили на глазах Верниты, и она поспешно отвернулась.

— Мама умерла от голода, — тихо и горько ответила она.

— Мне очень жаль, — негромко повторил граф.

— Зимой она очень страдала. Но сейчас, я думаю, она встретилась с папой на небесах и снова стала счастлива.

Эти слова Вернита проговорила тихо, как будто обращаясь к самой себе.

— Вчера, когда я увидел вашу матушку, — мягко заметил граф, — мне подумалось, что она выглядит счастливой, как будто нашла то, что так долго искала.

Вернита удивлённо взглянула на него, и граф объяснил:

— Я пошёл вслед за вами. Девушка, впустившая вас в дом, объяснила, что ваша мать умерла.

— Мадам Данжу рассказала мне, что вы были так добры и взяли на себя расходы по похоронам. Мы похоронили маму сегодня утром. Месье и мадам Данжу не хотели… не хотели долго держать в доме мёртвое тело.

— Понятно, — ответил граф. — Что же вы теперь думаете делать?

Наступило молчание. Граф понял, что Вернита и сама не знает, как ответить на этот вопрос.

— Буду работать, — сказала она наконец.

— Здесь?

— Я надеюсь, мадам Данжу не откажется сохранить комнату за мной, — тихо сказала девушка.

— Без матери вам здесь будет очень одиноко.

— Знаю, — ответила Вернита, — но что же мне остаётся?

— Я могу вам кое-что предложить.

Вернита вскинула глаза, и графу показалось, что за вся напряглась. Сообразив, что девушка могла его неправильно понять, он поспешно добавил:

— Думаю, я смогу найти вам место в особняке Шаро.

Вернита непонимающе смотрела на него, и граф продолжал:

— Принцесса восхищена вашей работой и готова дать вам новые заказы. Думаю, я смогу уладить дело так, что вы станете личной портнихой принцессы и будете жить у неё во дворце.

Вернита не отвечала. Сцепив руки на груди, она уставилась в пол, словно там могла увидеть подсказку: принимать или не принимать предложения графа?

Граф догадался, что такая мысль ей никогда и в голову не приходила: теперь Вернита была взволнована, почти испугана.

Граф молча ждал. В модных панталонах цвета шампанского и облегающем сюртуке с длинными фалдами, с элегантно завязанным под подбородком белоснежным шейным платком он казался удивительно чужим на этой узкой, тёмной и грязной лестнице.

Наконец Вернита, съёжившись, произнесла нерешительно:

— Вы очень добры… но я думаю, мне лучше будет ютиться здесь.

— Вы полагаете, это разумное решение? — спросил граф. — Здесь холодно, мрачно, и не с кем поговорить, кроме той женщины, с которой я разговаривал вчера, и её дочери.

Граф заметил, что при этих словах Вернита сникла.

Она сама понимала, как тяжко будет ей жить в этом унылом месте одной.

Луиза, несомненно, будет ещё с большей настойчивостью звать её на прогулки в поисках приключений.

Вернита знала, что мама, будь она жива, никогда не позволила бы дочери гулять по улицам или, тем более, знакомиться с мужчинами в дешёвых кафе; и Вернита никогда не сделала бы того, чего не одобряла мама. Однако она понимала, что рано или поздно скука и тоска одинокой безрадостной жизни сделают своё дело.

— Поверьте, это для вас лучший выход, — прервал её размышления проникновенный голос графа.

— Зачем вы это делаете, месье? — спросила Вернита. — Почему вы так заботитесь обо мне?

Она старалась говорить гордо и независимо, но голос её дрожал, словно у испуганного ребёнка.

— Вчера мне стало жаль вас, — ответил граф, — и я подумал, что ваши наниматели бессовестно используют ваш труд. Что мне отвратительно во французах — это их мелочная, бездушная жадность!

— Но французы бывают и очень добры, — ответила Вернита, вспомнив о мадам Данжу.

— Возможно, к одинокой молодой девушке некоторые из них будут слишком добры, — сумрачно ответил граф.

Вернита вскинула глаза и тут же отвела взгляд, и Аксель понял, что задел за больное место.

Девушка вспомнила, как несколько раз в магазинах с ней заговаривали мужчины. Они отпускали