как она начала кряхтеть и стонать. Я никак не могла понять, в чем дело, пока не догадалась, что она рожает.

– Так вы не заметили, что она беременна? – удивился мистер Фалкирк.

– Признаться, не заметила, – смущенно проговорила миссис Бэрроуфилд. – Похоже, в то время я была не столь наблюдательна, как сейчас. На ней было широкое платье, и в нем она выглядела такой худенькой. Возможно, если бы она была потолще, я бы что-нибудь и заметила…

– И что произошло дальше? – поторопил ее мистер Фалкирк.

– Я думала, этот доктор никогда не придет! То ли они его сразу не нашли, то ли он отказался идти, теперь уж и не припомню. Пришлось самой заняться роженицей. Младенец вот-вот уже должен был появиться на свет, когда этот недоумок наконец явился! – Миссис Бэрроуфилд переполняло презрение.

– Помощи от него было ни на грош, – продолжала она. – Вы ведь знаете, эти докторишки бесплатно и пальцем не шевельнут. Но тем не менее он кое-как помог ребенку появиться на свет.

Миссис Бэрроуфилд задумчиво, словно заглядывая в прошлое, отхлебнула из стакана.

– До этого мне никогда не доводилось присутствовать при родах. Оказывается, это ужас что такое. Своих-то деток Господь мне не дал, да и замужем, признаться, я никогда не была.

Мистер Фалкирк никак на это признание не отреагировал.

Лишь вспомнил, что правила приличия требовали хозяйку любого приюта называть «миссис» независимо от того, была она замужем или нет.

– Ну так вот, – продолжала миссис Бэрроуфилд. – Положил доктор девочку на стол да и говорит мне: «Если вы о ней позаботитесь, она выживет, а вот матери уже ничто не поможет!»

– Он не смог спасти ее?

– Да он и не пытался! – фыркнула миссис Бэрроуфилд. – Я и рассмотрела-то ее хорошенько только тогда, когда уже собирались выносить. Какая же она была молоденькая! И вовсе не такая, какой показалась мне сначала.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, выглядела она как самая настоящая леди. Правда, потом я в этом засомневалась, потому что никто ее не разыскивал и не беспокоился о ней. А хорошенькая была, просто чудо! Волосы рыжие, кожа белоснежная, а одежда как пить дать стоила целого состояния!

– Вы из нее хоть что-нибудь сохранили? Миссис Бэрроуфилд покачала головой.

– В этом доме ничего не сохранишь! Дети прикарманят любую тряпку, чтобы зимой, когда холодно, напялить на себя. А нижнюю юбку, если она вообще и была – по-моему, в ту пору они вышли из моды, – разорвали бы на бинты. Эти шалопаи вечно то нос расквасят, то порежутся.

– Значит, у вас не осталось ни одной вещицы, по которой можно было бы опознать эту даму?

– Насколько я знаю, доктор наводил о ней справки, – ответила миссис Бэрроуфилд. – Наверняка чтобы стребовать с ее родни гонорар. Он сказал мне, что никто не заявлял о без вести пропавшей женщине, и в приют за ребенком так никто и не пришел.

– А почему девочку назвали Тарой? – спросил мистер Фалкирк.

– Вот об этом-то я как раз и хотела вам рассказать, – ответила миссис Бэрроуфилд. – Вы спросили, не осталось ли какой-нибудь вещицы, по которой можно было бы опознать эту женщину. Так вот, у нее даже сумочки при себе не было. А если и была, то ее наверняка украли, когда бедняжку сбила карета.

И, выдержав эффектную паузу, миссис Бэрроуфилд продолжала:

– А вот чего у нее не было точно, так это обручального кольца! Может, она специально шла к нам в приют, чтобы родить ребенка, да и оставить его здесь.

– Но вы так и не ответили на мой вопрос, почему вы назвали девочку Тарой?

– Сейчас, сейчас вы все узнаете, – заторопилась миссис Бэрроуфилд. – У погибшей на шее висел медальон! Можете считать меня чересчур сентиментальной, но я его сохранила, хотя, будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы его продала. И пара шиллингов сгодится, когда не на что купить поесть.

– Можно мне взглянуть на этот медальон? – попросил мистер Фалкирк.

Если миссис Бэрроуфилд и раздражала его своей болтливостью и манерой перескакивать с одной темы на другую, он и вида не подал.

Бесстрастно взирал он на хозяйку приюта, когда она поднялась и, пошатываясь, направилась к буфету, из которого совсем недавно доставала бутылку портвейна.

Это было старенькое, небрежно сколоченное сооружение с двумя ящиками.

Выдвинув один из них, миссис Бэрроуфилд принялась вытаскивать оттуда всякую всячину: старые счета, мятую ленту, щербатые расчески, лоскутки материи, какие-то грошовые безделушки, которые хранила неизвестно зачем.

Сунув руку в дальний угол ящика, миссис Бэрроуфилд вытащила наконец маленькую коробочку и, победно зажав ее в руке, вернулась обратно.

– Вот здесь я храню свои сокровища, – ухмыльнувшись, пояснила она. – Как вы можете догадаться, их у меня немного, и, если бы я оставила их на видном месте, эти дьяволята тут же бы все растащили.

Она уселась в кресло и, положив коробочку на свои пухлые колени, открыла.

Там оказались несколько голубых бусинок, оставшихся от порванного ожерелья, брошка без замочка, дешевые браслетики, из тех, что можно приобрести за несколько пенсов на любой ярмарке, и кусочек засохшей омелы – похоже, миссис Бэрроуфилд хранила его еще со времен своей далекой юности, хотя сейчас казалось невероятным, что эта особа когда-то была молода и даже способна испытывать нежные чувства.