блистательно, что Леона в сравнении с ним чувствовала себя более дурно одетой, чем когда бы то ни было. Его белоснежный галстук отличался безукоризненной чистотой, и, когда он обернулся при ее приближении, она заметила мерцавшую при свете свечей алмазную застежку на кармашке для часов.

— Надеюсь, вы извините меня за то, что позволил себе налить рюмку мадеры, — обратился он к ней.

— Напротив, это я должна просить прощения, что не спустилась раньше, чтобы предложить ее вам, — ответила она.

Леона знала, что, по мере того как она приближалась, он не сводил с нее глаз, но стоило ей украдкой бросить на него беглый взгляд, как она тут же понурила голову, сердясь и на себя, и на него, поскольку всякий раз, когда он заговаривал с нею, у нее возникало ощущение, что его слова, даже самые обычные и ничего не значащие, неизменно повергали ее в смущение.

На секунду между ними воцарилось молчание, молчание, которое почему-то казалось ей исполненным куда большего смысла, чем любые слова; после чего, чувствуя себя испуганной и растерянной, Леона произнесла поспешно:

— Дождь все еще идет.

— Да, я слышу, — отозвался лорд Чард.

— Мне жаль тех людей, которые оказались на улице в такой час, — продолжала Леона. — Хотя, конечно, их не должно быть много.

— Всегда есть те, кому приходится оставаться вне дома в любую погоду, ясную или дождливую, — заметил он.

— Да, вероятно, — согласилась Леона, пытаясь сообразить, кого именно он мог иметь в виду, за исключением контрабандистов.

— Должно быть, зимою это место очень пустынно, — заметил он.

— Порою здесь бывает просто жутко, когда поднимается буря, — призналась Леона. — Ветер свистит за порогом дома, и иногда в его вое мне слышится пронзительный крик, как будто кто-то снаружи умоляет впустить его. И тогда мне становится страшно.

— И, несмотря на это, вы не хотите побывать в Лондоне, — сказал лорд Чард с улыбкой, — Нет, я не могу уехать отсюда, — ответила Леона.

— Даже на короткое время? — не отступал он.

— Только не в Лондон, — сказала Леона. — По-видимому, я гораздо больше боюсь Лондона, чем ветра и шторма на море.

— Но почему же? В Лондоне, как и везде, наряду с дурными есть немало прекрасных людей. Там можно встретить и тех, чей кругозор далеко не всегда ограничивается светской жизнью, и даже тех, с кем можно обсуждать серьезные темы. Многие из них сами являются владельцами поместий в деревне.

— Я знаю, — ответила Леона. — Я не настолько несведуща, чтобы не понять, что сельские жители тоже приезжают в Лондон. Просто там мне будет не по себе.

— Да, пожалуй, вы правы, — вдруг произнес лорд Чард, к ее удивлению.

Его реакция была настолько неожиданной, что Леона тотчас вскинула на него глаза.

— Вы отличаетесь от всех других людей, — продолжал он, сопровождая свои слова выразительным взглядом. — Я часто спрашиваю себя, живое вы существо или нимфа, возникшая из речных туманов и белопенных волн, разбивающихся о скалы.

— Ах, если бы! — невольно воскликнула она. — Но, к сожалению, я всего лишь простая смертная, милорд, со всеми заботами, волнениями и тревогами человеческого существа.

— Разве они не останутся позади, если вы уедете отсюда? — спросил он.

Леона покачала головой:

— Нет, они все время будут преследовать меня, потому что стали частью моей жизни.

— А если я попробую доказать вам, что вы ошибаетесь? — спросил он.

Никогда еще в его голосе ей не слышалось столько страстного волнения, и снова глаза ее оказались прикованными к нему, и в душе ее пробуждалось странное волнующее чувство, которому она сама не могла дать определения. Она знала только, что ей хотелось услышать его признание, ее охватило необъяснимое радостное возбуждение и любопытство.

— Вы позволите? — осведомился он ласковым тоном.

— Если я опоздал, мисс Ракли, прошу меня извинить! — раздался от двери резкий, неприятный голос.

Леона, вздрогнув, обернулась и увидела входившего в комнату Николаса Уэстона.

— Нет, вы не опоздали, мистер Уэстон, — произнесла она с усилием, едва собравшись с мыслями и вспомнив, кто перед нею и что ему было здесь нужно.

У нее возникло ощущение, словно она была внезапно и грубо разбужена ото сна — сна, окутанного налетом волшебства, который сейчас, когда она очнулась, не имел ничего общего с реальной действительностью, и все же, как ни странно, ощущение это сохранялось.

— Мне кажется, милорд, я простудился, — сообщил почти с порога Николас Уэстон, обращаясь к лорду Чарду. — Нам никогда еще не случалось оставаться так долго под дождем.

— Вы слишком изнежили себя, Николас, вот в чем ваша беда, — заметил лорд Чард.

Хьюго появился несколькими минутами позже, рассыпаясь в извинениях. Как только они собрались, Брэмуэлл объявил, что обед подан, и все общество проследовало в столовую.

Леона беспокоилась, придется ли угощение по вкусу гостям, и на этот раз ее опасения не были напрасными.

Слуги могли сделать усилие в виде исключения, но им стоило слишком большого труда повторить свой вчерашний триумф. Леоне пришлось извиняться за то, что рыба оказалась плохо подогретой, а жаркое из цесарок слегка пригорело.

— Боюсь, милорд, — говорила она, — что наша прислуга стареет. Один раз они ухитрились подать на стол превосходный обед, но на большее их не хватило. Если бы Хьюго и я этим вечером были в замке одни, нам пришлось бы довольствоваться холодной бараниной, пока миссис Берне не соизволила бы подняться на ноги.

Она старалась обратить дело в шутку, полагая, что гораздо лучше быть искренней, чем делать вид, что пища была приготовлена так, как следовало.

— Я все прекрасно понимаю, — отозвался лорд Чард. — И я знаю, что мы с Николасом представляем собой досадную помеху, навязываясь вам подобным образом.

Вы должны простить меня, мисс Ракли, но, будучи всего лишь грубым солдатом, я успел забыть трудности домашней жизни в Англии.

— О, я совсем не это имела в виду! — воскликнула Леона, покраснев при мысли, что ее слова могли быть истолкованы как желание отделаться от него. — Я только хотела объяснить…

— Мне совершенно ясно, что именно вы намеревались этим сказать, — произнес лорд Чард. — Но я также сознаю, что мне не следует злоупотреблять вашим гостеприимством. Могу ли я внести со своей стороны предложение, которое, как я надеюсь, вы сочтете приемлемым?

— Д-да, разумеется, — запинаясь, выговорила Леона, вне себя от стыда за свою бестактность.

— В сущности, это приглашение, — объяснил лорд Чард, — вам и вашему брату отправиться завтра вместе со мною в Клантонбери. Моя сестра только что вернулась туда из Лондона и, я уверен, будет счастлива с вами познакомиться. Кроме того, я горю нетерпением показать вам дворец, который, на мой взгляд, является одним из лучших творений Роберта Адама11.

— Клянусь небом, это очень заманчивое предложение! — откликнулся Хьюго с противоположного края стола, и по выразительному взгляду, брошенному им на сестру, интонации его голоса и внезапно вспыхнувшему огоньку в глазах Леона поняла, что эта идея пришлась ему по душе. Она была не настолько наивна, чтобы не догадаться почему. Лорд Чард намеревался покинуть замок, и чем быстрее они смогут от него отделаться, тем легче будет переправить на берег следующую партию товара.

— Мне всегда хотелось увидеть Клантонбери, — продолжал Хьюго. — Я слышал, он великолепен. Уэстон рассказывал мне, что он обошелся почти в четверть миллиона фунтов. Неужели это правда?

— Сколько я могу судить, конечная стоимость не намного уступает этой сумме! — ответил лорд Чард. — Собственно, он был построен при последнем герцоге, который путешествовал по всему миру в поисках