шляпами, она краешком глаза продолжала следить за лордом Чардом, пока тот не исчез из вида. Затем с едва заметным вздохом она вернулась в дом.

Старому Брэмуэллу необходимо было посоветоваться с нею относительно приготовлений к обеду, а миссис Берне немедленно обрушилась на нее с жалобами на то, что доставленные с утра цыплята оказались слишком жесткими.

— Этот проклятый птичник не мог зарезать для нас цыплят пожирнее! — возмущалась она. — Вечно он подсовывает нам одну кожу да кости. Чтоб они у него в глотке застряли! Если хотите знать, мисс Леона, у него только море на уме, да еще этот его бездельник-братец, который то вдруг объявится, то снова пропадает неизвестно где, и так уже целый год, а то и больше!

Леона прекрасно понимала, что имела в виду миссис Берне. Она не знала, что у птичника Фэрли был брат, который работал на Лью Куэйла. «Кого еще опутал своей сетью этот чудовищный паук?»— спрашивала она себя в отчаянии.

— Я поговорю с Фэрли, — заверила ее Леона. — В следующий раз он должен резать откормленных птиц. Но вы хорошенько полейте их жиром и добавьте побольше вина в соус — жаркое приобретет совсем другой вкус.

— А как насчет мяса, мисс? — осведомилась миссис Берне. — Мясник отказывается оставлять для нас самые лакомые куски, пока ему не заплатят.

— Но ведь мы же совсем недавно с ним расплатились! — протестующе воскликнула Леона.

— Я знаю, мисс, но тот счет был за продукты, которые мы брали у него в долг почитай что три года подряд. Больше он не станет отпускать нам так долго в кредит. Конечно, иначе как бесстыдством это не назовешь, но он божится, что не может позволить себе ждать своих денег.

— Сегодня же вечером я сообщу об этом сэру Хьюго, — пообещала Леона.

— Но тогда будет уже слишком поздно готовить обед, мисс! — произнесла миссис Берне с выражением полнейшей безнадежности. — Что, по-вашему, я должна подавать на стол, когда в горшке у меня хоть шаром покати?

— Я посмотрю, чем могу помочь, — успокоила ее Леона.

Девушка покинула кухню и поднялась наверх. Как ей хорошо было известно, Хьюго имел привычку швырять любые золотые и серебряные монеты, какие только находил у себя в кармане, в выдвижной ящик своего туалетного столика. Сам он даже не подозревал, как часто ей приходилось прибегать к содержимому его ящика. Он неизменно забывал всю мелочь дома, когда уезжал в Лондон, увозя с собою в карманах порою небольшое состояние, чтобы поставить его на кон в азартной игре, но зато готов был буквально трястись над каждым пенни, которое она выпрашивала у него на содержание замка.

Ей всегда стоило большого труда уговорить брата дать ей хотя бы самую малость на ведение хозяйства, и с тех пор, как он возвратился из Франции, между ними на этой почве постоянно происходили стычки. По- видимому, он считал, что деньги, полученные от контрабанды, всецело принадлежали ему и он вправе делать с ними все, что угодно.

Конечно, размышляла Леона, ей тогда и в голову не приходило, что Хьюго был должен Лью Куэйлу такую огромную сумму. Она полагала, что он просто получал свою долю наличными от каждой проданной партии товара, как в большей или меньшей степени и все остальные. Хьюго никогда не посвящал ее в подробности дела, и сейчас она испытывала невольный ужас, едва представив себе, как далеко завело его тщеславие и каких затрат стоило ему приобретение новой яхты.

Допускал ли он хоть на мгновение, что она может пойти ко дну прежде, чем ему представится случай за нее расплатиться? Ла-Манш постоянно патрулировался военными кораблями, и в последнее время их число заметно возросло, так что контрабандисты шли на колоссальный риск всякий раз, когда они приближались к английскому побережью.

— Если бы только он спросил у меня совета! — прошептала Леона, обращаясь к самой себе, но тут же вынуждена была признать, что, не обладая достаточным влиянием на брата, она при всем желании не сумела бы его переубедить. Ее отношение к Хьюго было сродни материнскому, но он всегда смотрел на нее как на ребенка.

Оказавшись в верхних покоях, Леона миновала узкий коридор и распахнула дверь спальни Хьюго. Поток солнечных лучей, проникавший через окно, заливал комнату золотистым светом, и, прежде чем подойти к туалетному столику, она задержалась на минутку, чтобы переставить цветы в вазе, которую она поместила на высокий комод, и убрать небрежно брошенный на спинку стула сюртук. Брэмуэлл был уже слишком стар, чтобы за всем уследить, и, кроме того, Хьюго, как истинный денди, имел очень богатый гардероб.

Леона открыла платяной шкаф, окидывая пристальным взором висевшие там костюмы Хьюго всех возможных цветов и из всех разновидностей тканей — вельвета, габардина, атласа и бархата. Они переливались, словно радуга, ослепительные в своем разнообразии, представляя собой странный контраст с ее собственным убогим и поношенным платьем.

Но девушка меньше всего думала о себе, когда, притворив дверцу шкафа, направилась к туалетному столику. Говоря по совести, она была только рада, что Хьюго мог позволить себе прилично одеваться. Разве не пришлось ему лучшие свои годы провести на военной службе?

Ее ожидания оправдались: приоткрыв ящик столика, Леона обнаружила там с полдюжины золотых гиней и кучку мелких серебряных монет. Она вынула три гинеи — ровно столько, сколько требовалось, чтобы заплатить мяснику и обеспечить всех домочадцев едой по крайней мере на несколько недель. Затем она снова задвинула ящик, чувствуя себя слегка виноватой, как и всегда, когда ей случалось брать у Хьюго деньги без спроса, но все же сознавая в глубине души, что это был единственный способ избежать неприятностей и вечного недовольного брюзжания.

«Зачем тебе понадобились деньги?» «Уж не думаешь ли ты, что у меня их куры не клюют?» «На что ты потратила те десять фунтов, которые я дал тебе на прошлой неделе?» «Говорят тебе, у меня в карманах пусто!»

«Лавочники — черт с ними, пусть подождут!»

Как часто ей снова и снова приходилось выслушивать в ответ одни и те же отговорки! И хотя в конечном счете он неизменно уступал ее жарким мольбам и снабжал ее определенной суммой денег, Леоне казалось до крайности утомительной обязанностью каждый раз просить и убеждать, изворачиваться и доказывать, что она и миссис Берне старались экономить, насколько это было в их силах, но что им нужно было тем не менее на что-то существовать.

Она никогда не взяла у Хьюго ни единого пенни для себя и во время его отсутствия ухитрялась так распорядиться скромными доходами от имения, что его обитатели могли жить в относительном достатке, питаясь собственными яйцами, кроликами и цыплятами, хотя слуги вынуждены были подолгу ждать своего жалованья.

Выйдя в коридор из спальни Хьюго, она заметила Розу со щеткой в руках. Ее домашний чепец сбился набок, на щеке виднелось пятнышко грязи. «Со стороны виду нее и в самом деле довольно глуповатый», — подумала Леона про себя. Но она очень тепло относилась к Розе, ни одна другая девушка в деревне не согласилась бы выполнять такую тяжелую работу за столь мизерную плату.

— О, Роза! — окликнула она ее. — Не могла бы ты отнести эти деньги миссис Берне? Скажи ей, что это для мясника.

Роза подошла к ней и присела в неуклюжем реверансе.

— Боже мой, мисс, я же отродясь не держала в руках золотой гинеи, — произнесла она, хихикая.

— Это для миссис Берне, — повторила Леона. — Передай их ей, да поживее.

Роза прикрыла монеты ладонью, как будто боялась, что они ускользнут прямо у нее из-под носа.

— Я отнесу их ей, мисс, вот вам крест! — сказала она и заспешила по коридору, тяжело ступая грубыми башмаками по деревянным половицам.

Леона вздохнула и, отвернувшись, направилась к себе в комнату. Безусловно, они бы с радостью наняли более опытную служанку, если бы имели такую возможность. Она недоумевала, какое мнение должно было сложиться у лорда Чарда о Розе и ее матери, миссис Милдью, едва справлявшейся со своей работой из-за почтенного возраста и к тому же имевшей склонность то и дело останавливаться посплетничать. Весьма вероятно, их образ жизни вызывал у него смех, а неотесанные деревенские слуги с их неуклюжими ужимками — просто презрение.

Она уже несколько раз замечала самодовольную глупую улыбку на физиономии Николаса Уэстона, когда