Старый бульвар, на котором стоял ее дом, тонул во мраке ночи. Было тихо и пустынно.
Лорд Харткорт оставил машину у деревьев посередине улицы, пересек тротуар и открыл парадную дверь собственным ключом. Нетерпение и легкое возбуждение изрядно подняли ему настроение.
Обычно в холле его встречала аккуратная служанка. Анриэтта всегда ждала его наверху — в экзотических нарядах или обнаженная, как, например, вчера.
Сейчас в холле никого не было, и не горели лампы, но сквозь окно из сада внутрь дома лилось серебряное сияние фонарей. Лорд Харткорт бесшумно прошел к лестнице, покрытой мягким ковром.
Он был уверен, что в спальне Анриэтты свет не выключен.
В темное время суток она никогда не гасила ночник у кровати.
Отец в качестве наказания запирал ее ребенком в шкаф, и в ней до сих пор жил панический страх темноты.
Лорд Харткорт осторожно повернул дверную ручку и вошел в спальню любовницы, держа перед собой букет гардений.
Он хотел осыпать ими ее волосы, чтобы они пропитались чудесным цветочным ароматом.
В комнате действительно горел приглушенный свет. Кровать Анриэтты у дальней стены была скрыта атласным пологом. Виднелся лишь небольшой ее кусочек, устланный кружевными подушками. На них темнели рассыпавшиеся рыжие волосы. И лежала чья-то мускулистая рука…
«.Анриэтта не одна!» — пронеслось в голове лорда Харткорта.
Прошло, наверное, несколько мгновений, показавшихся ему вечностью, прежде чем Анриэтта высунула из-за полога голову и испуганно вскрикнула.
— Простите меня за вторжение, — произнес лорд Харткорт ледяным тоном, который, как всем показалось, заморозил даже воздух в комнате.
— Mon Dieu! — вскрикнула Анриэтта. — Ты сказал, что сегодня больше не придешь!
Мужчина тоже выглянул. Это был человек средних лет с сединой на висках и широкими черными бровями. Его лицо выглядело до смешного растерянным.
Лорд Харткорт саркастически улыбнулся.
— Желаю вам обоим доброй ночи!
Он вышел из комнаты, плотно закрыл за собой дверь и начал медленно спускаться по лестнице.
Анриэтта завопила — пронзительно и неприятно.
Она еще долго будет орать, мрачно ухмыляясь, подумал лорд Харткорт. Будет поносить своего любовника, обвинять его во всех своих бедах…
Он сел в машину и на бешеной скорости помчался прочь, направляясь в сторону леса, желая уехать как можно дальше от пороков и извращений Парижа.
Он злился не только на Анриэтту, но и на себя — за то, что был таким идиотом. Если бы с нею в постели лежал сейчас человек молодой и красивый, его, наверное, не терзали бы столь страшные муки. Но с Анриэттой развлекался мужчина средних лет, а это означало, что ее интересовали лишь дополнительные деньги и драгоценности.
Лорд Харткорт презирал себя за то, что связался со столь ненасытной, столь алчной, столь бессовестной хищницей, за то, что был настолько глупым, настолько наивным.
Вспомнив о чеке, который ему предстояло выписать на оплату ожерелья, он прибавил газу. Ему ничего не стоило связаться с ювелиром и сказать, что сделка не состоится, но идти наперекор своим правилам он не хотел. Это ожерелье было его подарком Анриэтте, несмотря ни на что.
«Надеюсь только, что в один прекрасный день эта чертова побрякушка ее задушит, — подумал он, стиснув зубы. — Никогда, больше никогда в жизни не стану связываться с продажными девками».
Ему вдруг стало отчетливо понятно, что любви или чего-то похожего на нее к Анриэтте он не испытывал никогда. Она восхищала его своей ослепительной красотой, но ее красота была не чем иным, как средством заполучения денег. Сейчас его сердце не разрывалось на части. Было тошно лишь от того, что он позволил так чудовищно себя одурачить.
На горизонте уже брезжил рассвет, когда лорд Харткорт повернул обратно и направился в сторону Парижа. Гнев и отчаяние, так больно опалявшие его душу некоторое время назад, постепенно остыли. На смену им пришла чудовищная усталость, и хотелось одного — добраться до кровати и забыться во сне.
«Высплюсь, а потом подумаю, как объяснить разрыв с Анриэттой друзьям, — решил он. — У них непременно возникнет масса вопросов. Но правды я им не скажу. Может, это глупо, может, по-ребячьи, но, если надо мной станут смеяться, я сойду с ума…»
Когда Елисейские поля уже остались позади, он обратил внимание на наполнявший салон машины тонкий цветочный аромат. На переднем сиденье рядом с ним лежали предназначавшиеся для Анриэтты белые гардении. По-видимому, он машинально принес их обратно.
Справа от дороги взмывали вверх и спадали вниз хрустальными переливчатыми россыпями водяные потоки больших фонтанов Place de la Concorde. В них отражались первые лучи утреннего солнца.
Лорд Харткорт приостановил машину, открыл дверцу и, собрав цветы в небрежный букет, швырнул их в фонтан.
Они с мягким плеском опустились на поверхность воды и плавно расплылись в разные стороны, повернув головки к небу, расправив зеленые листья. Лорд Харткорт заметил, что некоторые из них еще не расцвели. Нежные и беззащитные, они казались воплощением естественной красоты. И — о, проклятие! — навязчиво напоминали о Гардении.
Глава седьмая
Лорд Харткорт появился в посольстве во второй половине дня в понедельник.
Воскресенье он провел у друзей-французов в загородном замке. Помимо него среди приглашенных были и другие англичане, ему это обстоятельство пришлось не по душе. С леди Рэмптон они встречались несколько раз в Англии. Увидеть ее в Париже, к тому же в сопровождении молодой дочери, он никак не ожидал.
Проведя всего несколько часов в замке, лорд Харткорт ясно понял, что леди Рэмптон смотрит на него как на отличного кандидата в зятья. Она была очаровательной женщиной и в свое время без труда завоевывала сердца мужчин, но внимание лорда Харткорта пыталась привлечь отнюдь не к себе, а к своей дочери.
Ее девица отличалась невиданной робостью, была безумно скучна и не желала прилагать ни малейшего усилия для достижения поставленной ее мамашей цели. Едва выдержав ее за обедом и на ловко устроенной леди Рэмптон прогулке по саду, лорд Харткорт страстно захотел вернуться в Париж и оказаться в каком- нибудь веселом месте, куда девушки на выданье и их заботливые родительницы не кажут и носа.
Поэтому в понедельник утром он сослался на множество дел, поблагодарил хозяев за гостеприимство и уехал, несмотря на то что планировал пробыть в замке дня два. Было ужасно жарко, и, устав в дороге, он явился в Париж в дурном настроении.
Проводить солнечные весенние дни в городе без особых на то причин — пустая трата времени. Поднимаясь на второй этаж здания посольства, где располагались его комнаты, лорд Харткорт хмурил брови. На работе его не ждали раньше вторника. Если бы не леди Рэмптон с ее невыносимыми махинациями, он мог бы еще целый день наслаждаться загородной природой.
Войдя в гостиную и бросив пиджак на спинку высокого стула, он приблизился к письменному столу, на котором лежала корреспонденция.
Его апартаменты в здании посольства были очень удобными. Они представляли собой многокомнатную квартиру с выходом в сад через отдельную дверь. Ключ от этой двери имелся только у него.
Письма на столе, принесенные секретарем, были, как обычно, разложены по трем аккуратным стопкам. Левая состояла из нераспечатанных посланий личного характера. Посередине лежали тоже нераспечатанные конверты — с разнообразными дипломатическими письмами. А справа — сообщения, уже прочитанные послом.
Лорду Харткорту хватило одного взгляда на левую стопку, чтобы понять, кем написано большинство из находившихся в ней писем. От других посланий эти конверты отличали розовато-лиловый цвет и замысловатая монограмма. А еще запах любимых духов Анриэтты — он наполнял всю комнату.
Посчитав письма, лорд Харткорт усмехнулся.
— Целых четыре штуки! Бедняжка Анриэтта! По-видимому, она сочиняла эти эпистолы целое
