за то, что я невольно прервал столь увлекательный вечер, – с холодным сарказмом добавил маркиз. – Было неосмотрительно с моей стороны являться без предупреждения, но, надеюсь, вы меня поймете. Ведь любой из нас может допустить промах.

С этими словами он поднес к губам ее руку и нежно поцеловал. Каждый, кто хорошо знал маркиза, объяснил бы наивной девушке, что не стоит обольщаться его изысканной вежливостью. Именно в такие минуты он становился наиболее опасен.

Маркиз в три шага пересек узкий холл, но Эстер догнала его у двери.

– А ваша милость не могли бы остаться еще хоть ненадолго? – попросила она, убедившись, что ее слова не долетают до столовой. Теперь в ней говорила испуганная женщина, и не из театральной пьески, а из самой обыденной жизни.

– В следующий раз! – отрезал маркиз.

Отворив парадную дверь, он с наслаждением глотнул свежего воздуха, показавшегося ему особенно благоуханным после смрада жирной свинины.

Маркиз вздохнул.

– Что ж, прощай и ты, Эстер! – тихо сказал он и зашагал к своей карете.

Девушка, с воодушевлением махавшая ему рукой, не сознавала, что прощается со своим возлюбленным навсегда.

Внезапным решением об отъезде маркиз доставил своим слугам множество хлопот. До пяти часов утра горничные под наблюдением камердинера укладывали одежду маркиза, самые необходимые вещи едва поместились в два сундука; повар, ни на минуту не присев, занимался сбором провизии, а главный кучер – подготовкой грумов, которые чуть свет погнали запасных лошадей, чтобы те подменили усталых рысаков маркиза на полпути в Хелмсфорде.

Наступило утро. Маркиз отправлялся в дорогу в отличном настроении. Он прекрасно выспался, нимало не смущаясь тем, что его людям в эту ночь было не до сна, обильно и вкусно позавтракал – в отличие от большинства своих высокородных современников он пил с утра кофе, а не эль или бренди. Горячий, горьковатый, загадочно привлекательный бодрящий напиток только входил в моду в столице. В это время в Лондоне открывались все новые кофейные лавки, расторопные владельцы которых сделали себе немалое состояние на модном увлечении знати. Самые изысканные леди стали предпочитать кофе чаю, который пили испокон веков, тогда как джентльмены, воспитанные в добрых старых английских правилах, были по- прежнему убеждены, что все эти травки да зернышки – не более чем очередная дамская дребедень, а им, людям солидным и обстоятельным, не подобает отказываться от привычных напитков – бренди и эля.

Маркиз, неизменно заботившийся о собственном здоровье, сразу полюбил кофе за бодрость, которой он, казалось, наполнял каждую клеточку тела, и вызываемое им особое ощущение легкости мыслей и движений, не поддающейся описанию словами.

В целом своими пристрастиями маркиз мало чем отличался от других джентльменов, фанатически приверженных спорту, предмету давней любви английской аристократии. Маркиз три-четыре раза в неделю занимался фехтованием с опытнейшими мастерами, регулярно боксировал в «Джентльмен Джексонз Рус» на Пиккадилли, так что его крепкая атлетическая фигура настолько развилась в результате долгих физических упражнений, что доставляла множество забот портным, приходившим в отчаяние от количества дополнительных вытачек, которые им приходилось закладывать, чтобы подогнать под нее модный облегающий наряд в стиле денди.

Маркиз был общепризнанным эталоном безупречной элегантности, как его даже несколько раз назвал сам Бо Бруммел[4].

В мужской моде тех лет царила спокойная гармония. Согласно заповедям Бо Бруммела, костюму надлежало сидеть идеально, но не бросаться в глаза.

Вероятно, завидная элегантность маркиза происходила оттого, что он был чужд мелочного беспокойства о собственной внешности – стремление к безупречности облика сочеталось в нем с самыми разнообразными интересами и никогда не выступало на первый план.

Тем не менее, посмотрев на маркиза, мимолетно задержавшегося на ступенях фамильного особняка с таким видом, словно он прощается с родным гнездом перед долгим расставанием, трудно было вообразить более элегантного, привлекательного мужчину.

Темно-синий камзол и белые бриджи дополнял тонкий шейный платок, завязанный тем сложным узлом, над которым без особого успеха билась половина самых ярых денди. А его черные щегольские сапожки были начищены так, что во всех деталях отражали стоявший у крыльца модный фаэтон.

Слегка сдвинув шляпу набок, маркиз взялся за вожжи.

– До свидания, Грэм, – обратился он к своему управляющему. – Надеюсь, вы не забудете мои распоряжения.

– Я незамедлительно выполню их, ваша милость, – в этом ответе едва уловимо прозвучала обида честолюбивого молодого человека, которого задело то, что хозяин допускает возможность, будто он способен что-либо забыть или перепутать.

Маркиз прекрасно знал, что мистер Грэм обладает редкостной памятью, столь полезной для безукоризненной работы его обширных владений, включавших, помимо Олдридж-хауса, несколько крупных поместий.

Однако на этот раз маркиз подразумевал, кроме обычных поручений, особые распоряжения в отношении Эстер Делфайн, которую надлежало, вручив ей предварительно чек на крупную сумму, с соблюдением всех приличий возможно скорее выдворить из особняка в Челси.

Маркиз был чужд мстительности. И хотя он был почти уверен, что Эстер провела остаток ночи в объятиях Фрэнка Мерридона, не это обстоятельство побудило его избавиться от любовницы. Маркиз и сам спрашивал себя, что заставляет его бросить Эстер, с которой он совсем недавно чувствовал себя легко и уютно.

«Отчасти, – решил он, – виной тому запах свинины, который я не выношу с детства, отчасти неумеренное потребление моего лучшего вина, столь неуместного на ужине, который устроила эта вульгарная парочка».

Сцена, которую маркизу пришлось наблюдать минувшим вечером, поразила его дурным вкусом и грубостью, качествами, которых маркиз ни в чем не терпел и никому не прощал.

Да и вообще это положение слишком напоминало избитый сюжет низкопробной драмы времен Реставрации. Любовница аристократа, развлекающая своего простолюдина-избранника, неожиданный приход покровителя, подчеркнутая сдержанность манер «хозяев», принимающих гостя, оставили у маркиза неприятный привкус под стать отвратительной для него свинине.

Маркиз прекрасно сознавал, что в некоторых вопросах проявляет излишнюю щепетильность, но так уж он был воспитан.

Выросший в роскоши, с детства окруженный красивыми вещами, привыкший к жизни, в которой все было предназначено радовать душу и глаз, он ожидал от окружающих соответствия своим раз и навсегда усвоенным привычкам и вкусам.

Все его любовницы не из числа дам высшего света были красивыми, умными, в некотором смысле незаурядными женщинами. А героини более-менее длительных амурных романов маркиза были блестящие аристократки, титулованные, по каноном того времени, «несравненными», слывшие в своей среде королевами.

Эстер же накануне вечером со всей очевидностью обнаружила разительное расхождение со своим сценическим образом, который, как оказалась, сохранялся у нее лишь при свете рампы. Когда закрывался занавес, убогие вкусы, жалкое происхождение и полное отсутствие воспитания с лихвой отыгрывались за то время, что они были не использованы тогда, когда актриса выступала на сцене.

В спектаклях она представала перед зрителями в романтической ауре, которой и привлекла маркиза, а благодаря актерским способностям ей удавалось несколько недель скрывать неблагоприятные черты в