Армия возвращалась в страну ихамбэ, длинная вереница людей и повозок с оружием, припасами и добычей, с женщинами и детьми геологоразведчиков, рабочих и нескольких инженеров, которые предпочли остаться на Эльдорадо на время карантина. Бесконечной лентой тянулось это шествие, огибая рощицы и холмы. Временами оно исчезало в высокой траве, и тогда над саванной возвышались неровной цепью только навьюченные, недовольно трубящие биштары. Тераи шагал впереди, ничего не замечая, в суровом молчании; лишь временами он прерывал молчание, чтобы отдать короткий резкий приказ. Он шел, но внутренне был недвижим: все в нем оцепенело с тех пор, как Стеллу зарыли на вершине холма над Порт- Металлом рядом с могилой Лео. Много дней работали люди и машины, приносили и привозили камни и глыбы, бульдозеры сдвигали и трамбовали землю, и теперь они оба покоились под огромным курганом, неизмеримо выше тех, которые во тьме забытых времен варварские племена насыпали над погребениями своих вождей.

Он шел, глухой ко всему, что его окружало. Сильвер и Фландри навестили его перед отлетом, о чем- то говорили, но он не помнил о чем. Карантин был объявлен, ММБ проиграло войну… Ему все было безразлично. Даже о мести сейчас он не думал.

Армия пересекла лес и углубилась в саванну. Надвинулись тучи, и хлынул дождь. Он не видел туч, не чувствовал холодных струй, хлеставших его по лицу. Он шел.

Лаэле… Лео… Стелла… Что ему до всего остального? Лаэле, дикарка чужого мира, была для него воплощением нежности. Лео — неподкупный, надежный друг. И Стелла, обретенная слишком поздно и слишком быстро утраченная. Стелла была одной с ним крови и могла бы стать матерью его детей. Все погибли, всех унесла кровавая буря, которую он сам вызвал…Был ли он прав? Стоило ли Эльдорадо такой цены? Он не знал. Он вспоминал все свои ошибки, все просчеты. Он должен был лучше охранять Стеллу, должен был считаться с фанатической ненавистью Эенко. Должен был… К чему теперь это? И теперь он шел один в окружении своих спутников, хранивших глубокое молчание, — из уважения к его скорби и из страха перед его неистовыми вспышками гнева. Один. И так, наверное, до самой смерти.

Однажды вечером его потряс неожиданный удар. Армия случайно остановилась на ночлег в том месте, где они бросили свои вещи, уходя от умбуру. Затоптанные копытами животных, мокрые, грязные и уже наполовину истлевшие клочки одежды Стеллы валялись на земле. Он нагнулся, благоговейно собрал их, развел большой костер и все сжег. И ему показалось, словно что-то оборвалось в нем, словно он второй раз и навсегда похоронил Стеллу и свое прошлое.

Дни текли. Боль не утихала, но становилась все глуше. Он постепенно начал воспринимать окружающее. И когда они дошли да берегов Ируандики, пока собирали лодки и строили плоты, чтобы спуститься до Кинтана, он заметил однажды девушку с тяжелыми русыми волосами, которая полоскала в реке белье.

— Как тебя зовут?

— Сиград Нильсен, месье Лапрад.

— Замужем?

— Нет.

— Хорошо. Ты будешь моей женой.

Отец, старый геологоразведчик, хотел было запротестовать, но умолк под тяжелым взглядом гиганта, а потом махнул рукой. В конечном счете с Тераи его дочь не будет несчастлива. А время сглаживает и меняет многое…

Тераи взошел на баркас последним и остановился на носу. После дождя Ируандика сверкала и улыбалась всеми своими волнами. И в омытом небе над страной ихамбэ сияла и переливалась радуга. Всей силой, всей страстью души Тераи пожелал, чтобы это было счастливым предзнаменованием.

clair (франц.) — свет