фотоаппаратом, через две секунды меня бы задержала охрана. Но если я подъеду с помпой, на пяти машинах, с двумя тонвагенами и с целой кучей самых современных кинокамер, мне будет позировать все командование.

Именно так и поступил Гагерн. Каким-то таинственным образом ему удалось уговорить чинов из Военно-морского министерства заснять все, что ему нужно, в Портсмуте, Грейвзенде и Скапа-Флоу – как фон для фильма «Шпионы на море». Естественно, съемку производили еще до войны. Теперь большую часть отснятых кадров придется вырезать, не то министерство информации поднимет скандал. Тем не менее он снял все, что хотел. Далее, за реквизит тоже отвечал Гагерн, хотя обычно такими вещами занимается продюсер. И наконец, сегодня утром я узнал от Тома Хаккетта следующее. Предполагалось, что Гагерн израсходует на натурную съемку полторы тысячи метров пленки. На самом же деле он израсходовал две с половиной тысячи метров, большая часть которых исчезла со студии «Альбион Филмз» неизвестно куда.

(В воздухе повисло напряжение; Билл Картрайт готов был ручаться, что настроение в кабинете изменилось.)

– Мне остается сказать еще одно, сэр, а потом вы можете действовать так, как сочтете нужным. Откровенно заявляю: меня больше интересует Моника Стэнтон, чем вопросы шпионажа. Дело в том, что вот уже две недели Гагерн, как считается, безвылазно лежит у себя дома с тяжелым гриппом. Он якобы простудился, упав в воду, когда снимал сцены с подводной лодкой. Так вот, ничего подобного!

– Что значит – «ничего подобного»?

– Никакого гриппа у него нет. Он так же болен, как вы или я.

Г.М. приоткрыл один глаз.

– Почему вы так считаете?

– Потому что я за ним слежу, – не без удовольствия ответил Билл.

– Вот как, – задумчиво протянул Г.М. – Следите за ним, значит?

– Да, сэр. Я все время смотрю на этого господина таким взглядом, что смутилась бы и сама горгона Медуза. Они с Ф.Ф. свили себе гнездышко в уютном домике в самом идиллическом стиле; но я, невзирая на затемнение, часто туда прокрадываюсь. Не стану скрывать, пару раз ему удалось сбежать от меня, ведь сумел он подбросить свои проклятые анонимные письма! Но в общем, у него не было возможности незаметно ускользнуть из дома.

– У него, – повторил Г.М., – не было возможности незаметно ускользнуть из дома.

– Да, совершенно верно, до вечера понедельника. В конце прошлой недели я, к сожалению, ослабил бдительность. Решил, что трудности позади, так как ясно дал ему понять: я знаю, что болезнь его – сплошное притворство. Две недели назад, в среду, я засек его, когда он пытался незаметно выбраться из дому. Он открыл дверь черного хода, но в саду на скамейке сидел я и курил трубку.

– Отличная работа, сынок!

– Спасибо, сэр. Но как только я ослабил бдительность, он тут же предпринял вторую попытку убить Монику Стэнтон. Буду с вами предельно откровенен. Я не могу присягнуть, что в ночь с понедельника на вторник слышал именно его, когда голос за окном кричал: «Свет!» Голос был более чем странным и не походил на те, какие я когда-либо слышал; видимо, он применил какое-то приспособление. Голос мог принадлежать как мужчине, так и женщине. Но…

– Что – «но»?

– Я выбежал следом за мерзавцем с фонариком, как только он выстрелил. Темно было, как в аду, но я слышал его шаги. К сожалению, я его упустил, потому что он был слишком далеко от меня. Зато мне удалось другое. Я загнал его в озеро.

– Что вы сделали?!

– Хотите сказать, он снова упал в воду?

Билл Картрайт расхохотался:

– Не скажу наверняка, что в воду плюхнулся именно Гагерн, ведь я его не видел. Но, судя по громкому всплеску, он прыгнул на славу – сердце радовалось. Рад доложить, что свалился он с южного берега, где на поверхности плавает много мусора. Потом он выкарабкался на берег и сбежал… Итак, сэр, – Билл посерьезнел, – главное заключается в том, что я до сих пор блуждаю в потемках. Не могу понять, что ему нужно. Я знаю, что он шпион: по-моему, я доказал это. И я знаю, что покушения на Монику – его рук дело. Но почему?

С помощью его почерка я ничего доказать не могу. То есть нельзя же просто подойти к человеку и потребовать: «А ну-ка, дайте мне взглянуть на ваш почерк!» А всякие там предлоги, с помощью которых можно раздобыть такие образчики, легче изобразить в литературе, чем найти в жизни. Я ничего не могу доказать с помощью его голоса. Серную кислоту вылили в переговорную трубу из пивной бутылки, которую я позже нашел на втором этаже в доме врача; но на ней не было отпечатков пальцев, так как на Гагерне были перчатки. Пулю выпустили из револьвера 38-го калибра, но я не в состоянии найти оружие.

С другой стороны, не могу не испытывать скромной гордости по поводу моих дедуктивных заключений; по-моему, все они до последней мелочи подтверждаются фактами. Поверьте мне, я глубоко вам признателен за слова одобрения, которые вы имели честь сказать по моему адресу. Если бы я мог каким-то образом пригодиться вашему департаменту…

Он замолчал.

Г.М. закрыл оба глаза.

– Сынок, – громко зашептал Г.М., – я больше не сумасшедший. Я нахожусь в спокойном и умиротворенном состоянии ума. Но прежде чем мы продолжим, хочу задать один вопрос. Вам известно, зачем я попросил вас приехать?

– Нет.

– Совсем-совсем ничего не подозреваете?

– Ну, я подумал…

Г.М. кивнул капитану Блейку, который открыл дверь и что-то крикнул.

– Я вызвал вас потому, что другого законного способа остановить вас не было, – сказал Г.М. – Хочу познакомить вас с парнем, которого зовут Курт фон Гагерн – с тем самым, о ком вы говорили. Его настоящее имя – Джо Коллинз. Он один из моих подчиненных. Входи, Джо. Садись. Хочешь сигару?

Г.М. встал на ноги. Внушительных размеров живот, который пересекала толстая золотая цепь для часов, придавал ему сходство с резной раскрашенной деревянной фигурой на носу военного корабля. Он упер кулаки в бедра. Лицо его исказила гримаса, исполненная не столько гнева, сколько благоговейного ужаса.

– Ну и доставили же вы мне хлопот! – заявил он. – Ни с чем подобным мне еще не приходилось иметь дела. От ваших хитроумных затей больше вреда, чем от всей немецкой тайной службы! Джо считает, что вы – человек честный. Я склонен с ним согласиться. Предупреждаю: никому ни слова, ни полслова, иначе я с вас шкуру спущу! А пока… мы решили открыть вам правду, чтобы вы прекратили изводить беднягу Джо и гонять его по всей киностудии всякий раз, как он пытается что-то сделать… Иди сюда, Джо! Входи!

Джо Коллинз, лже-Курт фон Гагерн, войдя, смерил Билла Картрайта взглядом, не поддающимся расшифровке.

В нем чувствовалось то же легкое раздражение, что уже было замечено прежде. А еще в его взгляде читались смущение, нерешительность и, возможно, неприязнь. На нем была безупречная синяя пиджачная пара и дорогой клубный галстук. Он настолько вжился в роль, что даже здесь не забыл склонить голову и щелкнуть каблуками, прежде чем положил шляпу на стол. Его довольно красивое лицо было спокойно, хотя нос чуть покраснел.

– Все в порядке, Джо, – утешил его Г.М. – Сядь и успокойся. Ну, как ты сегодня?

– Вернулся с холода, – угрюмо заявил Гагерн.

Хотя всем известно, что означает данное заявление в устах сотрудника разведки, лже-Гагерн имел в виду всего лишь то, что он простудился.

Г.М. повернулся к Биллу.

– Послушайте меня, – заявил он. – Я хочу, чтобы вы раз и навсегда выкинули из головы мысли о том,