надводном положении. Все пассажиры вели себя спокойно, плохо себя чувствовал генерал Крылов, который еще не полностью окреп после ранения.
На переходе произошел такой случай: я стоял на мостике и курил какую-то дрянь. Генерал Петров сказал, что угостит меня хорошими папиросами «Северная Пальмира», и спустился в лодку. Минут через пятнадцать он вышел на мостик и смущенно сказал, что его чемоданчик остался на берегу. За время перехода на лодке – и тогда, когда тяжело было дышать, и во время бомбежек – все соблюдали полное спокойствие и выдержку».
За лодкой гонялись самолеты и катера противника. Они сбрасывали глубинные бомбы, от которых трясло и кидало перегруженную подлодку, готовую развалиться. Взрывы бомб оглушали людей. Гас свет. Сыпались краска и грунтовка с переборок. Принятые на борт разместились всюду, где можно было втиснуться между механизмами и приборами, а таких мест в подводной лодке немного. Не хватало кислорода, люди задыхались, обливаясь липким потом. Температура поднялась до 45 градусов. Непривычные к таким перегрузкам сухопутные командиры теряли сознание. Экипаж, испытывавший те же мучения, вел себя очень мужественно – они моряки, им вроде бы полагалось все это преодолевать и выполнять свою работу.
Три дня и три ночи продолжалась непрерывная охота фашистских самолетов и катеров за подлодкой «Щ-209», она то стопорила ход, то, маневрируя изменения глубины и курса, тихо ускользала от преследователей. Только 4 июня лодка пришла в Новороссийск.
Петров вместе со всеми перенес эти страдания, ему конечно же было труднее многих, потому что он был старше по возрасту, имел давнюю контузию. Но он ни разу не подал виду, как ему тяжело. А может быть, моральная тяжесть перекрывала все.
Позднее исследователи и историки подсчитают, какой огромный вклад в общую победу внесли севастопольцы, на 250 дней приковав к себе одну из сильнейших гитлеровских армий. Подсчитают, какой урон нанесли врагу и как ослабили дальнейшие удары 11-й армии. Какой беспримерный героизм проявили в боях за исторический город, повторив и умножив славу доблестных предков.
Но в тяжкие часы подводного плавания тяжелее горячего воздуха, отравленного дыханием дизелей и кислотными парами аккумуляторов, генерала угнетало сознание, что там, в Севастополе, остались его красноармейцы и командиры. И хоть Петров ушел, выполняя приказ, всю жизнь он не мог заглушить душевной боли оттого, что вот он здесь, а они остались там, оттого, что не все было сделано для спасения защитников Севастополя.
В Новороссийске встретили моряки из штаба Черноморского флота и приморцы, добравшиеся сюда раньше. Были даже цветы. Но севастопольцы выглядели очень неторжественно: небритые, в грязной, измятой одежде, измученные последними боями и тяжким переходом.
Сразу с причала все прибывшие отправились в баню. Из бани вышли и офицеры и генералы в одинаковом новом красноармейском хлопчатобумажном обмундировании. Готовой генеральской одежды не оказалось. Но на следующий день генералы уже были обеспечены подобающей им формой. Несмотря на радость избавления от плена или даже смерти, Петров был мрачен. В одной из бесед он все же высказал вице-адмиралу Октябрьскому много горького прямо в лицо. Петров считал, что при соответствующей организации можно было вывезти из Севастополя оставшихся в живых его героических защитников. Октябрьский будет недолюбливать его за это. Из статей и выступлений адмирала о героических днях Севастополя будет выпадать имя Петрова.
Разные существуют мнения по поводу того, можно ли было вывезти защитников Севастополя с мыса Херсонес. Одно из них – боевые корабли не были посланы из опасения их потерять. Впереди была еще долгая война. Черноморский флот уже недосчитывался многих кораблей, а Черное море, Кавказ надо было защищать. Были другие обстоятельства – превосходство авиации противника в воздухе. Теперь самолеты гитлеровцев базировались на крымской земле, море рядом, для заправки, подвески новых бомб требовалось всего несколько минут. Даже небольшим количеством самолетов враг мог создать очень интенсивное воздействие.
И все же, все же… Об эвакуации, как справедливо пишет адмирал флота Н. Г. Кузнецов, надо было «в Наркомате ВМФ подумать, не ожидая телеграммы из Севастополя…». Да и черноморским флотоводцам при всей их бережливости вспомнить бы, что кроме дня бывает еще и ночь, да заранее пригнать в Севастополь побольше пусть даже простых шлюпок. Сотни мелких суденышек под покровом темноты ушли бы с Херсонеса, что подтверждают севастопольцы, спасшиеся на самодельных плотах, бочках, надутых автомобильных камерах и прочих подручных средствах. О том, каковы были возможности помочь севастопольцам, свидетельствуют слова доктора исторических наук А. В. Басова в его статье «Роль морского транспорта в битве за Кавказ» [3]:
И еще одна цитата, опять же свидетельство самих моряков, из книги «Черноморский флот» (М., 1967, с. 214):
В конце июня все эти суда или хотя бы часть их еще можно было вывести из Азовского моря беспрепятственно. А сколько таких судов было еще и в Черном море! Посадить бы на 325 рыбопромысловых пусть по сто человек – уже более 30 тысяч севастопольцев были бы спасены…
Я получил сотни писем с просьбой подробнее описать завершающие бои на полуострове Херсонес. Но это особая тема, выходящая за пределы той задачи, которую поставил я перед собой в настоящей повести. Приведу всего одно письмо участника последних боев. Из того, что попало в поле зрения одного человека, нетрудно представить и общую картину героических и печальных событий тех дней. Это письмо прислал мне бывший разведчик, старшина 2-й статьи Черноморского флота Виктор Евгеньевич Гурин, сейчас он живет в Таганроге.
«Штаб генерала Новикова разместился на 35-й батарее. Все ожидали кораблей, но они, к нашему огорчению, так и не пришли. На новый командный пункт вызываются все оставшиеся в живых командиры, политработники. Вновь формируются подразделения из разрозненных частей морских бригад, стрелковых дивизий и групп бойцов. Приводится в порядок линия обороны, укрепляется старый земляной вал, составляются поименные списки защитников, оставшихся в живых.
С круч скалистых отвесных берегов поднимаются на оборону бойцы. Все людские и боевые ресурсы были проверены и учтены генералом Новиковым. И оборона вновь приняла боевой порядок. С рассветом 1 июля 1942 года авиация противника произвела облет наших боевых позиций. Зайдя со стороны моря, обстреляла и пробомбила кромку берега и террасы, где отдыхали бойцы, после чего сбросили нам листовки с требованием прекратить дальнейшее сопротивление. В результате бомбежки авиации мы несем большие
