Совместно с Петровым неоднократно был в боях против басмачей, где он показывал себя как храбрый, хладнокровный и волевой боец, всегда появлялся в наиболее ответственных и опасных местах».
Аналогичные отзывы прислали: Сергеев, член партии с 1932 года; В. Баженов, член партии с 1919 года; П. С. Бочкарев, начальник кафедры Академии имени М. В. Фрунзе, член партии с 1918 года; И. И. Вырыпаев, член партии с 1925 года; Филатов, член партии с 1938 года; Брилев, член партии с 1939 года.
Авторитет Петрова, уважение к нему были настолько велики и прочны, что ни у одного из запрошенных не поднялась рука написать неправду или просто покривить душой.
Я рассказываю о драматических событиях в жизни Ивана Ефимовича Петрова совсем не для того, чтобы вести разговор о репрессиях тех лет. Партия давно осудила все, что творилось тогда незаконно. Но из тех лет, мне кажется, тянутся ниточки и к совещанию под Симферополем, о котором шла речь выше.
Честность коммунистов в свое время спасла Петрова. Мнение людей, их добрый совет всегда были важны для него, а после этого случая его уважение к людям и надежда на поддержку товарищей в критических обстоятельствах стали еще больше.
Отход к Севастополю. Октябрь 1941 года
Итак, выслушав мнение командиров, посоветовавшись со всеми присутствующими на совещании, генерал Петров принял решение и отдал соответствующий приказ – и тем самым взял на себя всю ответственность за отвод армии к Севастополю.
Вот как об этом рассказано в воспоминаниях генерал-полковника артиллерии, а в те дни полковника и начальника артиллерии Приморской армии Н. К. Рыжи:
«Было бы неверно думать, что И. Е. Петров собрал Военный совет, дабы разделить с другими ответственность, опереться на мнение большинства. Командарм уже принял окончательное решение идти к Севастополю, с тем, чтобы его оборонять. Заседание Военного совета укрепило уверенность И. Е. Петрова в том, что поставленная войскам задача будет выполнена. К тому времени, когда командиры и комиссары прибыли на КП 95-й дивизии, штаб армии уже определил маршруты движения соединений, уравнительные рубежи и время выхода к ним головных колонн. Командарм использовал заседание также для того, чтобы дать командирам все указания и советы, которые невозможно было вместить в боевой приказ.
Мне генерал Петров тут же приказал снять с фронта прежде всего тяжелую артиллерию, включая 51-й и 52-й полки, входившие раньше в 51-ю армию, и направить ее через Алушту и Ялту к Севастополю.
– Тяжелая артиллерия, – сказал он, – должна быть там раньше пехоты. Если понадобится, она поможет пехоте прорваться к севастопольским рубежам».
После войны я служил вместе с генерал-полковником Рыжи, он был командующим артиллерией Туркестанского военного округа. В пятидесятых годах механизация и моторизация наших Вооруженных Сил уже была завершена, и только в горнострелковых частях, исходя из их специфики, были оставлены кони. В этот период я командовал горнострелковым полком. Николай Кирьякович Рыжи был страстным любителем лошадей, вот он и приезжал иногда «отвести душу». Особенно ему нравился мой личный конь Агат арабских кровей. Будучи человеком очень тактичным, Николай Кирьякович, хоть и был намного старше меня по званию и по служебному положению, каждый раз спрашивал разрешения «посмотреть лошадок» и «размять Агата, чтобы не застоялся». Рыжи шутил при этом: «Вы, Карпов, командир новой формации, вам моторы, технику подавай».
Рыжи был прав, я кончал академию после Великой Отечественной войны, и кавалерия с ее хоть и высокими для своего времени темпами была для меня чем-то архаичным. Конь мой Агат действительно застаивался. Нравился он мне своей статью, огоньком в лихих глазах. У него был хвост трубой, что, как утверждал Рыжи, является верным признаком его арабского происхождения. Но все его красоты особого душевного волнения во мне в отличие от генерала не пробуждали. Однако я очень благодарен своему коню за то, что он послужил поводом для близкого общения с Николаем Кирьяковичем. За чашкой чая после верховой езды я услыхал от него очень много интересного. Чего стоит одна одиссея Рыжи при отходе из Севастополя, когда он на старенькой шхуне пересек Черное море.
Вернемся, однако, в армию, отходящую к Севастополю.
Отдав приказ и распределив маршруты между дивизиями, генерал Петров даже не подозревал, как скоро ему придется изменить намеченный план отхода. В эту же ночь он получил сведения о том, что передовые части противника прорвались по приморской дороге и вышли к реке Альме, которую Петров назначил первым рубежом обороны при отходе. Надо было немедленно искать другие пути отхода и поставить новые задачи дивизиям, которые уже успели сняться с места и выйти на ранее определенные им маршруты. Очень нелегкое это дело – повернуть целую армию, не имея устойчивой связи, под постоянными бомбежками врага и нажимом его сухопутных войск, да еще ночью! Верный своей привычке личным общением решать с командирами самые трудные вопросы, Петров немедленно выехал к командиру 95-й дивизии, начальника штаба Крылова отправил в 172-ю, еще нескольких работников штаба – в другие дивизии и части. Благодаря этому на первый взгляд простому и естественному способу руководства Петров и его штаб без путаницы, без кривотолков и ошибок, избежав потерь от неожиданных столкновений с противником, в короткое время повернули огромную массу войск и направили ее в обход Симферополя на юго-восток, опять-таки на горные рубежи и дороги, потому что степное пространство уже было занято немецкими войсками. Вся наша тяжелая артиллерия и часть тылов, предусмотрительно отправленные Петровым в первую очередь, еще до отхода частей, из-под самого носа противника ушли по шоссе через Алушту и Ялту на Севастополь. Если бы не эта предусмотрительность командующего, пять полков тяжелой артиллерии достались бы врагу, так как по горным дорогам они бы не прошли.
Управляя войсками на марше, руководя боями, генерал Петров со штабом медленно отходил на юг.
О том, как складывались события дальше, лучше всего свидетельствует рассказ маршала Крылова, находившегося в те дни рядом с Петровым:
«Петров осознавал: организация сухопутной обороны города, очевидно, так или иначе ляжет на его плечи. Непрестанно об этом думая, он мучился, что не знает ни состояния оборонительных рубежей, ни какова там обстановка вообще. У Ивана Ефимовича возникал вопрос, не следует ли ему для пользы дела поспешить в Севастополь с полевым управлением, чтобы к подходу основных соединений уже быть на месте.
Вопрос этот, трудный для командарма, поскольку речь шла об его отрыве от главных сил армии, был решен после того, как И. Е. Петров встретился в Алуште с командующим войсками Крыма вице-адмиралом Г. И. Левченко.
Гордей Иванович, старый моряк, жил в те дни судьбой Севастополя. Он был убежден, что теперь и его место там. А Петрову приказал ехать туда немедленно, поторопиться. «У вас есть генералы, которые доведут войска, – сказал Левченко Ивану Ефимовичу, – а вам надо сейчас быть в Севастополе и вместе с командованием флота создавать надежную оборону…»
