Использовать образовавшиеся бреши, с помощью артиллерии, танков, авиации непременно громить противника. Все, идите, исполняйте! 18 января 1943 года Воронова, отдыхавшего после посещения передовых позиций, разбудили и сказали, что по радио было передано о введении нового звания «маршал артиллерии» и что Воронову первому присваивается это высокое звание. Спустя некоторое время позвонили из Москвы, поздравили с присвоением нового звания, да еще и просили подумать: какую форму он предложил бы ввести для маршала артиллерии. Воронов ответил: — Пусть специалисты подумают. Им должно быть виднее. А в воспоминаниях по этому поводу Воронов пишет: «Было досадно, вместе с тем и смешно. Досадно потому, что в разгар серьезной операции отвлекали такими пустяками». Конечно же, Воронов под пустяками имел в виду форму, а не то, что ему присвоили высокое звание. В эти дни, видя уже бессмысленность сопротивления, Паулюс неоднократно запрашивал разрешение на свободу действий. Под свободой действий ом имел и виду не капитуляцию, а создание ударных группировок, с помощью которых он попытается вырваться с теми, кто еще способен держаться на ногах и держать в руках оружие. Но ответ был неизменным: Гитлер лично требовал — держаться в крепости (как он теперь назвал Сталинград) до последнего! Дисциплинированный Паулюс выполнял приказ. Более того, он до последнего часа подтверждал свою преданность фюреру. 20 января в Германии был праздничный день — отмечалось десятилетие прихода Гитлера к власти. Паулюс отправил телеграмму:
'По случаю годовщины взятия Вами власти 6-я армия приветствует своего фюрера. Над Сталинградом еще развевается флаг со свастикой. Пусть наша борьба будет нынешним и будущим поколениям примером того, что не следует капитулировать даже в безнадежном положении. Тогда Германия победит. Хайль, мой фюрер!
Гитлер немедленно ответил: 'Мои генерал-полковник Паулюс! Уже теперь весь немецкий народ в глубоком волнении смотрит на этот город. Как всегда в мировой истории, и эта жертва будет не напрасной... Только сейчас германская нация начинает осознавать всю тяжесть этой борьбы и то, что она принесет тягчайшие жертвы. Мысленно всегда с вами и вашими солдатами,
В те часы, когда начальники обменивались такими высокопарными посланиями, в «котле» происходила самая настоящая агония. Мне кажется, особенно наглядно свидетельствуют о ней очень печальные, но достоверные документы — выписки из неотправленных писем окруженцев. А не попали эти письма в Германию по цензурно-политическим соображениям: дабы не сеять панику, не снижать моральный дух немецкого народа. «...Я был потрясен, когда взглянул на карту. Мы совсем одни; никакой помощи извне. Гитлер нас бросил. Это письмо дойдет до вас, если аэродром еще в наших руках...» «...Нам остается только ждать; все остальное не имеет смысла. На родине, конечно, кое-какие господа будут потирать руки и радоваться, что сохранили свои посты. В газетах будут публиковаться напыщенные статьи, окаймленные жирной черной рамкой. Нам будут воздавать честь и хвалу. Но не верь этой проклятой болтовне!» «Ты — жена немецкого офицера, и ты должна понять все, что я тебе скажу сейчас. Ты должна знать правду. Правду об отчаянной борьбе в безнадежном положении. Грязь, голод, холод, крах, сомнения, отчаяние, смерть... Я не отрицаю и моей собственной вины за все это. Она стоит в пропорции 1 к 70 млн. Пропорция мала, но вина есть. Я не собираюсь укрываться от ответственности и именно поэтому лишь своей собственной жизнью покрою эту вину...» На следующий день после поздравительной телеграммы Паулюса, 31 января 1943 года, Гитлер спохватился — как же это он оплошал и сразу же не поощрил такого преданного служаку! И полетела в Сталинград еще одна телеграмма — фюрер присвоил Фридриху Паул юсу высшее звание генерал-фельдмаршала! С одной стороны, это было сделано для укрепления боевого духа командующего 6-й армией, а с другой — была тайная надежда: «фельдмаршалы в плен не сдаются». Но замысел фюрера не оправдался — именно в день присвоения этого высокого звания новоиспеченный фельдмаршал сдался в плен. Когда Гитлер получил сообщение об этом, его едва не хватил инфаркт. Он бился в истерике. Он кричал в исступлении: — Как он мог сдаться большевикам!.. Какое малодушие!.. Если отказывают нервы, не остается ничего другого, как сказать: «Я ничего не мог больше сделать» и застрелиться... Это же так просто сделать... Теперь он подал такой пример, нельзя ждать, чтобы солдаты продолжали сражаться... И чтобы солдаты и немецкий народ продолжали сражаться, от них был скрыт факт сдачи фельдмаршала в плен вместе с 95 000 его подчиненных. Гибель 6-й армии в газетах и по радио преподносилась так: «Сражение в Сталинграде закончено. До последнего вздоха верная своей присяге, 6-я армия под образцовым командованием генерал-фельдмаршала Паулюса пала перед лицом превосходящих сил врага и неблагоприятных обстоятельств. Под флагом со свастикой, укрепленным на самой высокой руине Сталинграда, свершился последний бой. Генералы, офицеры, унтер-офицеры и рядовые сражались плечом к плечу до последнего патрона». По всей стране был объявлен траур, приспущены имперские флаги с черными лентами, в кирхах шли заупокойные молебны. Приведу любопытные, на мой взгляд, подробности пленения фельдмаршала. Паулюса допрашивал Рокоссовский, об этом он написал в своей книге «Солдатский долг» всего несколько строк: «В помещении, куда был введен Паулюс, находились мы с Вороновым и переводчик. Комната освещалась электрическим светом, мы сидели за небольшим столом и, нужно сказать, с интересом ждали этой встречи. Наконец открылась дверь, вошедший дежурный офицер доложил нам о прибытии военнопленного фельдмаршала и тут же, посторонившись, пропустил его в комнату. Мы увидели высокого, худощавого и довольно стройного в полевой форме генерала, остановившегося навытяжку перед нами. Пригласили его сесть к столу. На столе у нас были сигареты и папиросы. Я предложил их фельдмаршалу, закурил и сам. Пригласили выпить стакан горячего чая. Он охотно согласился. Наша беседа не носила характера допроса. Это был разговор на текущие темы, главным образом о положении военнопленных солдат и офицеров, В самом начале фельдмаршал высказал надежду, что мы не заставим его отвечать на вопросы, которые вели бы к нарушению им присяги, мы обещали таких вопросов не касаться». Инициативу в разговоре взял на себя Воронов. Он был старше Рокоссовского по званию — маршал артиллерии, да и по должности — представитель Ставки Верховного Главнокомандующего. Воронов в своих мемуарах подробно излагает эту беседу-допрос. Она происходила так: — Вам предлагается немедленно отдать приказ подчиненным вам войскам, находившимся в северной группе, о прекращении бесцельного сопротивления. Паулюс уклонился от этого, сославшись на то, что он, как военнопленный, не имеет права давать такое распоряжение. — Речь идет о гуманном акте с вашей стороны, — сухо сказал Воронов. — Мы располагаем достаточными силами и возможностями, чтобы за один-два дня, а может быть, и за несколько часов, разгромить части вашей армии, которые до сих пор оказывают сопротивление. Их усилия напрасны — они могут привести лишь к гибели тысяч ваших солдат и офицеров. Ваша обязанность, как командующего армией, спасти им жизнь. — Если бы я даже подписал такой приказ, они бы ему не подчинились, — сопротивлялся Паулюс. — Уже потому, что я нахожусь в плену, я автоматически перестал быть командующим. — И все же нельзя сбросить со счета ваш личный авторитет, если речь идет о спасении многих тысяч людей, — настаивал Воронов. Паулюс не находил новых аргументов, чтобы возражать. То он говорил, что, вероятно, уже назначен новый командующий, и его, Паулюса, подпись будет недействительна, то утверждал, что войска 6-й армии не поверят в подлинность его подписи. — В таком случае, господин генерал-фельдмаршал, — заявил Воронов, — я вынужден вам сказать, что, отказываясь подписать приказ о капитуляции, вы берете на себя тяжелую ответственность перед немецким народом и будущим Германии за жизнь многих тысяч ваших подчиненных и соратников. Паулюс молчал. Нервный тик, не дававший ему покоя, мешал сосредоточиться. Воронов, понимая состояние Паулюса, сменил тему разговора. — Какой режим питания установить вам? — спросил он Паулюса. Лицо пленного выразило крайнее удивление. Он ответил, что ему ничего особенного не надо, но он просит хорошо относиться к раненым и больным немецким солдатам и офицерам. На этом первая встреча советского командования с пленным Паулюсом закончилась. Следующая беседа состоялась вечером 2 февраля. Паулюсу сообщили об окончании операции и разгроме советскими войсками его армии, а также других немецких и румынских частей, находившихся в окружении. — Как это вы, хорошо теоретически подготовленный и опытный генерал, допустили такую ошибку и позволили загнать вверенные вам крупные соединения в мешок? — спросил К. К. Рокоссовский. — Для меня ноябрьское наступление русских было полной неожиданностью, — ответил Паулюс. — Как? — удивился Воронов. — Вы относительно узким фронтом прорвались к Волге и рассчитывали спокойно отсидеться всю зиму на достигнутых рубежах? Вы что же, не ожидали зимнего наступления Советской Армии? — Нет, по опыту первой военной зимы я знал, что наступление возможно, но операций таких масштабов
