— Мам! — обратилась к Иде Марчелла, поставив чашку на блюдце. — А может, это было знамение того, что наш брак не должен был состояться? Ведь мы и поженились-то только из-за того, что должен был появиться ребенок…

— Да? Ты, наверное, Думаешь, что теперь имеешь полное право на развод? — закричала Ида. — Ты замужняя женщина перед лицом Бога. Ты подумала об общественном мнении на этот счет?

— Я никогда его не полюблю, мам, — призналась Марчелла.

— «Не полюблю»? — засмеялась Ида, кинув на дочь такой взгляд, по которому безошибочно можно было прочесть мнение Иды насчет любви.

Гарри поступил в бизнес-колледж, продолжая вечерами учиться на бухгалтерских курсах. Иногда он заявлялся домой не раньше десяти вечера. Марчелла тем временем писала один рассказ за другим. В них рассказывалось о смерти ребенка, о браке, о матерях, о том, как муж винил жену за неожиданно случившийся выкидыш. У Марчеллы был целый список журналов, специализировавшихся на публикации романов. Но до сих пор ни одна редакция не дала согласия даже бесплатно напечатать ее рассказы. Она уже привыкла получать возвращенные рукописи. И все-таки, отсылая очередной рассказ, чувство необъяснимого волнения охватывало ее каждый раз при мысли, что, возможно, вот этот самый рассказ будет наконец принят к печати.

С того самого дня, когда она, выписавшись из больницы, оказалась дома, Гарри ни разу не прикоснулся к ней и не произнес в ее адрес ни одного ласкового слова, строго занимая по ночам собственный уголок кровати. Приближались рождественские праздники, и украшенная игрушками новогодняя елка, казалось, являла собой очередное напоминание неудавшейся попытки создать полноценную семью. Это напряжение не могло больше длиться. Однажды вечером, сидя на кухне за ужином, у Марчеллы неожиданно, как бы машинально, вырвался вопрос:

— Ты действительно хочешь остаться женатым, Гарри?

Он виновато поднял на нее глаза, будто испугавшись того, что она прочла его мысли.

— А ты? — спросил он.

Отрицательно покачав головой, она заявила:

— Но я первая задала тебе этот вопрос.

Отложив в сторону свои бумаги и тяжело вздохнув, он произнес:

— К чему спрашивать об этом именно сейчас? Отпив немного вина, она ответила:

— Да потому, что ты не сказал мне ни одного ласкового слова с тех пор, как…^ не закончив начатую фразу, она замолчала, вопросительно глядя на него. — Ты ведешь себя так, будто я виновата в том, что произошел выкидыш, — снова начала она. — Ты хоть понимаешь, как мне больно сознавать то, что я потеряла ребенка?

Проглотив кусок, он уставился на тарелку: — Я это очень хорошо понимаю.

— Это хуже любой боли, — ответила она. — Ты чувствуешь всем телом, как… — И тут слезы хлынули из ее глаз.

Отодвинувшись от стола, Гарри приблизился к ней, мягко дотронулся до плеча. Она повернулась к нему, и он обнял ее. О Господи, как же она нуждалась сейчас в его ласке! Как отчаянно искала его любви! Она сама себя ненавидела за то, что, прижавшись к нему, плакала, не в силах подавить вырывающиеся откуда-то изнутри рыдания. Смущенный таким бурным проявлением чувств, Гарри стоял, продолжая держать ее в своих объятиях.

В эту же ночь она придвинулась поближе к нему, думая, как иронично выглядит картина совращения собственного мужа. И ради чего? Да ради того, чтобы родить ребенка, так как без него вся ее жизнь будет совершенно пустой. Может быть, когда напечатают ее рассказы, да еще и заплатят за них, исчезнет то щемящее чувство душевной пустоты. Имея ребенка, ей будет на кого вылить свою любовь, рядом с ней будет маленький человечек, который будет ее обожать. И в этот момент ее рука потянулась к Гарри.

— Ты что, не можешь уснуть? — спросил он. Повернувшись к ней лицом, он буквально уперся в нее своим возбужденным половым органом. Марчелла дотронулась до этого места, а Гарри начал шепотом оправдываться: — Я думал, ты очень долго не захочешь моей близости, после того как…

Как бы успокаивая его, она закрыла ему рот рукой.

— Будь со мной поласковей, Гарри, и люби меня, — умоляющим голосом попросила она. — Мы же, несмотря ни на что, можем иметь детей. Мы все-таки можем…

— О, Марч! — Вскарабкавшись на Марчеллу своим грузным телом, он лег на замирающую от волнения жену. «И все-таки что-то противоестественное в том, что тебе приходится умолять мужчину полюбить тебя и быть поласковей», — думала она.

— Нежнее, — опять напомнила ему Марчелла, пока он неумело мял в своих руках ее ночную рубашку. — Очень, очень мягко… — шептала она возбужденному двигающемуся на ней Гарри, одновременно производя колебательные движения навстречу ему. Может быть, она настолько изголодалась по мужской ласке, что с таким удовольствием принимает его неуклюжие объятия? А может быть, Ида была права, говоря о том, что мы приносим себя в жертву детям? А может быть, вообще продолжение человеческого рода основано на постоянном жертвоприношении? Конечно же, все ее естество протестовало против такого суждения, но от этого безудержное желание забеременеть и родить ребенка еще больше усилилось.

Она поклялась перед Богом, что, если забеременеет, никогда не изменит мужу. Она постарается подавить в себе неуемную жажду секса, которая до сих пор не принесла ей ничего хорошего. Она будет избегать взглядов идущих по улицам мужчин, которые так волновали и одновременно пугали ее тем, что могли прочесть на лице такую же неистовую жажду сексуальных наслаждений.

Она вспоминала о рыночном эпизоде с Анджело только лишь затем, чтобы добиться того упоительного экстаза, только теперь уже со своим мужем. Она испытывала оргазм, даже несмотря на неумелое обращение с ней Гарри, только благодаря воспоминаниям о том, как нежно целовал Анджело ее грудь и как умело возбуждал ее. Лежа в постели со своим мужем и вспоминая каждый фрагмент того рыночного эпизода, она и вправду иногда думала, что находится в чистых, загорелых руках Анджело.

Новый год ознаменовал собой начало нового десятилетия: семидесятых годов. В январе Марчелла снова забеременела. Этот ребенок должен был возместить ей все недостающее в ее жизни. Она ни на минуту не сомневалась в том, что это будет мальчик. Уже в утробе она любила его такой безумной материнской любовью, которая была слишком чрезмерной для такого маленького существа. В голове ее созрел образ будущего сына, которого она вырастит и будет любить. Этот ребенок принесет ей много радости, света, которых ей так недоставало в этой жизни. Еще не родив, она считала своего мальчика светочем своей жизни.

Сентябрь 1970 года

Держа в руках новорожденного сына, Марчелла чувствовала невиданный до сих пор эмоциональный подъем. Она смотрела на его крошечное личико и крепко закрытые глаза, не спешившие познать буйство красок окружающего мира. Она уже принесла одну жертву: ее безупречное до сих пор тело было располосовано следами кесарева сечения. Теперь более важно, чтобы тельце ребенка было здоровым и чистым. Она баюкала младенца, поддерживая его за тяжелую, маленькую головку, и буквально умирала от умиления. Даже нося его в животе, Марчелла относилась к нему как к чему-то особенному, поэтому рождение ребенка задвинуло на последний план все события, предоставив главное место в ее жизни новорожденному. Она назвала его Марком, потому что три первые буквы его имени были такими же, как у нее: ведь он являлся частичкой ее самой.

В этот день, гордый рождением сына, Гарри подарил Марчелле розы и золотой браслет в виде цепочки. Приехавшие в этот день родители Гарри долго восхищались своим внуком и стали относиться к Марчелле, доказавшей, что она чего-то стоит, с большим, чем прежде, теплом. При виде гордой улыбки Гарри Марчелла чувствовала горькую обиду, потому что ей казалось, что, подобно другим мужчинам, он видит в рождении сына лишь доказательство собственной мужской зрелости. Она с трудом сдерживала себя