Значит, он ослышался? Но, может быть, не было и никакой пыточной камеры? Ему сегодня же необходимо обратится к врачу; возможно, сказывается переутомление последних дней.

В кабинет без стука просунулся чрезвычайно взволнованный секретарь:

— Михал Михалыч! — выкрикнул он. — Яблочкин на связи!..

Тем временем Мракобесов спустился в Секретный отдел, прошел по пустым коридорам, по гремучим железным ступенькам спустился еще ниже, в котельную, миновал еще один коридор, темный и обшарпанный, остановился и навалился плечом на тяжелую дверь пыточной камеры.

В дыму и в чаду, в отблесках пламени, на дыбе висели замученные повар и официант ресторана «Разгуляй».

Мракобесов натянул кожаные перчатки, вынул из кармана изящный перочинный ножик с перламутровой ручкой и приблизился к несчастным вплотную.

— Что говорят?

— От всего отказываются, патрон.

— От чего именно?

— Говорят, что никого не травили. Шкуры с них надо содрать, тогда признаются.

— Чем кормили немца? — спросил Мракобесов, обращаясь к официанту.

— Солянка сборная, котлеты деваляй, десерт, — прошептал официант.

— Громче!

— Не могу… голос…

— Они оба голос сорвали, патрон, — объяснил палач.

— Ну так нечего было орать. Что пили?

— Минеральная вода, безалкогольное шампанское.

— Отраву куда сыпали в воду или в закуску?

Официант заплакал.

— Надо еще часок с ними поработать, — сказал палач, разогревавшим в пламени стальной прут. — Хотя если честно, патрон, то или они сознаются сразу, или начинают на себя наговаривать.

Мракобесов шагнул к повару, двумя пальцами широко раскрыл ему глаз и поднес к зрачку острие перочинного ножа:

— Теперь соображай быстро. Чем немец мог травануться, что ты в котлеты подмешал, падла? Какую тухлятину на фарш пустил?

— Солянка… — выговорил повар сквозь начавшие душить его рыдания. — Котов…

— Что? Кошку на мясо разделал?!

— Нет! Нет!! Котов… Дима… музыкант из оркестра. Он свежую солянку испортил… Я дал вчерашнюю.

— Вчерашнюю? Ну и что?

— Надо… до кипения… не успел… прокисла чуток. Он торопил, — Егорыч кивнул на висевшего рядом официанта.

Не обратив внимания на последнее пакостное замечание повара, Мракобесов задумался и поднес кончик ножа к губам:

— Котов, Котов… А! Котов Дмитрий Иванович. Опять замешан. Совпадение?… Ладно, — похлопал он повара по щекам. — С этими все ясно. Напои водкой, подправь память — и обоих в вытрезвитель. — Он подрезал веревку, и повар с официантом, задыхаясь от счастья, рухнули на пол. — Следы своих зверских истязаний замажешь супербальзамом. И чтобы через час духу их здесь не было.

— Слушаюсь, патрон, — палач стащил с головы красный колпак и оказался женщиной.

— Я пойду к себе, немного поработаю.

Мракобесов вернулся в официальную часть Секретного отдела и зашел к себе в кабинет. Сел за стол, закрыл ладонями лицо и так просидел несколько минут, приготовляясь к чему-то важному. Затем резко отнял ладони, поднялся и надавил неприметную кнопку в стене. Шкаф с бумагами бесшумно отъехал в сторону, высвободив узкий проход в то самое помещение, в котором у него находилось нечто вроде колдовской лаборатории и где лейтенант Яблочкин, а затем и курсант Мушкина проходили свой первый в Секретном отделе инструктаж.

Теперь в центре комнаты, в главном котле, холодным кипением бурлила густая темно-красная жидкость. Мракобесов засучил рукава, погрузил руки в котел и достал со дна восковую фигурку. Он аккуратно осушил фигурку платком и поставил на некое подобие алтаря, украшенного чучелом головы козла, куриными лапками и сушеными летучими мышами.

— Здравствуйте, товарищ генерал, — обратился Мракобесов к фигурке. — Да только недолго осталось тебе быть генералом и здравствовать.

Он вынул из стальной коробки тонкую иглу от шприца, обмакнул ее конец в пузырек с грязновато- мутноватой жидкостью, произнес заклятие и вонзил иголку в область поясницы восковой фигурки генерала Потапова.

Славику Подберезкину и Маринке Корзинкиной надоело сидеть в приемной. К тому же противный Мракобесов давно вышел, и генерал Потапов находился в кабинете один. Осторожно постучав, они приоткрыли дверь.

— А, ребята, заходите! — увидев их, воскликнул Потапов. Он вроде как взбодрился и повеселел. — Присаживайтесь, не стесняйтесь.

Славик и Маринка присели на краешек кожаного дивана.

— Только что звонили наши общие знакомые, — тоном, каким преподносят сюрприз сообщил Потапов. — С ними полный порядок, завтра утром они будут в городе.

— Правда? — обрадовались дети, догадавшись, что речь идет о Мушкиной и Яблочкине. — А Петя? Он тоже с ними?

— И Петя — тоже — с ними! — подтвердил Потапов с улыбкой.

Славик и Маринка переглянулись:

— Так мы завтра придем?

— Конечно, конечно, ребята, приходите. Только помните — ни про Петю, ни про немца никому ни слова, даже дома!

— Хорошо, мы обещаем. Если только он сам не расскажет.

— Кто?

— Немец, Курт.

— Курт ваш сейчас в таком месте, где он уже никогда ничего не расскажет.

— Умер что-ли!.. — схватилась за грудь Маринка.

— Тьфу, типун тебе на язык! От поноса еще никто не умирал. Идите, ребята, домой, пока я не рассердился. Завтра увидите своего Петю.

— А вы над ним опыты делать не будете? — снова поинтересовалась Маринка Корзинкина.

— Какие опыты? — не понял в первую секунды Потапов и поднял глаза от бумаг, которые уже начал читать. — Я вам, ребята, серьезно говорю: идите отсюда подобру-поздорову. А не то я ремень сниму и начну такие опыты делать, что запомните на всю жизнь.

Дети выскочили из кабинета, Потапов с улыбкой смотрел им вслед.

Вдруг он изогнулся от боли, скрючился, вскочил, вытянулся струной, схватился за поясницу, заохал и медленно опустился.

— Что же это такое… — прошептал он, моментально взмокнув. — Неужели радикулит прострелил? Не надо было тогда на сырой земле сидеть, на рыбалке…

В кабинет вернулся Мракобесов, ни слова не говоря развалился в кресле, закинул ногу на ногу и закурил. Потапов привык к существованию Мракобесова, но сегодня его поведение было особенно странным и вызывающим.

— Завтра утренним рейсом прибывают наши герои, — сказал Потапов. — Они везут с собой мальчика.

— Я знаю. Я сам их встречу.