И кочка, на которой Петя сидел, перевернулась.

Сначала Петя не мог понять, где он, а поняв, в страхе попятился назад.

В роскошном склепе, на гранитном возвышении, стоял подсвеченный стеклянный гроб, и в этом гробу… Нет, там не лежала Спящая красавица, ожидающая поцелуя принца, там лежал лысенький, бородатенький мужчина, одетый в костюм «тройку» и галстук в горошек.

— Ой… — выдохнул Петя и сел на ступеньку. — Да это ведь мавзолей на Красной площади. Ленин, что-ли…

Покойник вдруг открыл глаза, повернул голову, облокотился, приподнялся, отодвинул стеклянную крышку гроба и хитро прищурился:

— Здравствуйте, товарищ! — сказал он бодро, козлиным тенорком, картавя на букву «р». — Вас покормили?

— Вообще-то я… не очень…

— Ну и прекрасно. А то, если надо, вы не стесняйтесь: я распоряжусь напоить вас горячим, непременно горячим сладким чаем с баранками.

— Нет, нет, пока не стоит. Спасибо.

— Вы откуда, товарищ? Как настроение в массах?

Ленин оказался совсем не страшным, и Петя из вежливости попытался поддержать разговор. К тому же он испытывал сострадание к этому заживо погребенному человеку, каких бы глупостей и жестокостей он не натворил в своей жизни.

— Настроение ничего, Владимир Ильич, хорошее. В Петербурге Олимпийские игры. Наши спортсмены очень даже прилично выступают.

— Это замечательно, то что вы говорите, молодой человек. — обрадовался Ленин. — Пропаганда и развитие физической культуры в массах — архиважнейший фактор в деле построения коммунизма! Кстати, как там у вас на идеологическом фронте? Поповщину, мелкие частнособственнические инстинкты — полностью искоренили?

Пете не хотелось огорчать Ленина, и он ответил неопределенно:

— На идеологическом фронте у нас большие перемены к лучшему, Владимир Ильич.

— Голод, разруху преодолели?

— Преодолели, Владимир Ильич. Не сразу, но преодолели.

Петя подумал, что этот Ленин, как и все здесь, тоже не настоящий, а такой, каким его выдумали в книжках. И он решил задать вопрос, который сейчас назойливо лез ему в голову:

— Скажите, Владимир Ильич, а вы читали книжки, которые про вас написаны?

— Ознакомился, знаете ли, с огромным интересом. Имею на этот предмет целую библиотечку, кое- что люблю даже перечитывать.

— Вот-вот, я это и хотел спросить: что вам о себе больше всего нравится?

Ленин на мгновение задумался и уверенно сказал:

— Товарищ Зощенко замечательно пишет. Помните его рассказы — «О том, как Ленин бросил курить», «О том, как Ленин перехитрил жандармов», «О том, как Ленину подарили рыбу»…

— Да-да! — подхватил Петя. — Просто замечательные рассказы. Там еще есть такие, которые начинаются со слов «Когда Ленин был маленьким…»

— Удивительно яркий талант.

— Сами-то вы как, Владимир Ильич? Не скучно вам здесь одному?

По щеке Ленина пробежала слеза.

— Да что вам сказать, молодой человек… Очень хотелось бы съездить на могилу Наденьки. Я ведь перед ней виноват, не всегда бывал по отношению к ней честен, увлекался… Уж ее-то добрую душеньку заживо не похоронили, я знаю.

Петя попытался осмыслить хорошенько последнюю фразу, но карточный паяц уже был тут как тут.

— ЧТО БЫЛО РАНЬШЕ ВСЕГО?! — заорал он Пете прямо в ухо.

— Послушайте, товарищ, по какому праву вы… — возмущенно попытался вмешаться Ильич, но джокер бесцеремонно захлопнул гроб словно крышку портсигара, и оттуда доносилось теперь только приглушенное «бу-бу-бу»…

— ЧТО БЫЛО РАНЬШЕ ВСЕГО?! — продолжал орать джокер, явно стараясь помешать думать. — Четыре секунды, время пошло, сгною в могиле!!

У Пети вдруг отчетливо высветились в голове пять букв. Он зажмурился и крикнул:

— Слово!

В тот же миг ноги его потеряли опору, он заскользил по желобу и взгромоздился…

… И взгромоздился прямо на старую сухую ель.

— Ох! Ох! Да что же ты делаешь, вредитель! — заохала ель.

Исцарапав себя, Петя слез на землю и стал разглядывать говорящее дерево.

— Что вылупился? Дуру старую никогда не видел? Поделом, поделом мне и так. Давай, ломай ветки, пили, руби под корень! Все, все профукала, промотала на старости лет, сгубило зероршко проклятое! Профершпилилась! Все, что предки трудом наживали, все у своих наследников уворовала, французишкам поганым отдала своими руками!

Петя начал догадываться.

— Послушайте, — сказал он, — это не вы случайно «бабуленька», московская помещица, которая на рулетке проигралась? Ну, про вас еще Достоевский писал. Тара… Тара…

— Тарасевичева Антонина Васильевна, она самая. В семьдесят пять лет такую дуру сваляла! Еще и в романе прописали, всем временам на посмешище. Стыд-то какой, позор!

— И вы теперь… Вот так?

— Вот так. Стою теперь здесь, от стыда сохну.

— Ну, вы не очень-то переживайте, потом бы все равно отобрали.

— Как? Кто отобрал!

— Ну, как это кто… Эти самые, революционные солдаты и матросы.

— Революсьенные? Это что же, как во Франции?

— Нет, это, пожалуй, пострашнее было, чем во Франции. Не тот размах.

— Ну, это ты меня не очень сильно успокоил.

— Я просто в том смысле, что ваша беда в мировом масштабе…

Но тут перед Петей возник Джокер, одетый в чекистскую кожанку, с огромным маузером на боку, деревянная кобура которого волочилась по земле. На голове у шута была папаха со звездой, на плечах — бурка.

— Вы мне тут вредной контрреволюционной пропагандой не занимайся! — заорал он, тщетно пытаясь вынуть из кобуры маузер. — С такими как вы у нас тут разговор короткий: раз-два и к стенке. А ты, бабуля, его не слушай. Правильно стоишь. Ты, бабуля, еще благодари товарища Зюкина, что тебя, старорежимную клячу, до сих пор еще к стенке не поставили. Я контрреволюцию за версту носом чую!

Сосенка опять заохала и запричитала, а джокер-комисар взял мальчика под руку и отвел в сторонку.

— Пока очень хорошо продвигаетесь, товарищ, многие удивлены. Некоторые полагают, что вопросы чересчур легкие.