Этой ночью генералу Потапову час от часу становилось хуже. Его внутренние органы жизнедеятельности, такие как печень, почки, легкие, желудок и, наконец, сердце — полностью отказали и были подключены к искусственным приборам. Тело парализовал обширный инсульт, голова, пораженная воспалением мозга, в редкие минуты пробуждения зверски болела. После полуночи консилиум врачей решил делать безотлагательную операцию на мозг, чтобы попытаться хоть немного продлить жизнь этого безнадежного больного. Светило медицинской науки академик Штакеншнейдер-Вано принял решение лично участвовать в операции, хотя знал наверняка, что после наркоза больной уже больше не очнется.

Для осуществления операции на мозг требовалось вскрытие черепной коробки, иначе говоря, трепанация, и для этого голову Потапова обрили наголо. Его уложили на ярко освещенный операционный стол, окружили сплошной стеной из людей в белых халатах, и анестезиолог поднес к его лицу маску, шипящую снотворным газом.

Неожиданно академику померещилось что-то странное.

— Погодите, — отвел он маску от лица больного. — Вы видели?

Десять пар глаз над марлевыми повязками вопросительно на него посмотрели.

— У него шевельнулись пальцы на руке.

— Это невозможно, — возразил старший хирург. — Его тело полностью парализовано.

Однако в следующую секунду послышался слабый характерный звук, все медленно повернули головы и увидели, как пальцы ног генерала Потапова энергично зашевелились, будто разминаясь после долгого сна. Затем с противоположной стороны операционного стола раздался слабый стон.

— Убрать маску! — приказал хирург.

— У него работает печень, — неуверенно сказал кто-то из белых халатов.

— И желудок… — удивленно вторил ему другой.

— И почки…

— Он больше не парализован!..

В последующие минуты на глазах ошеломленных врачей возобновили исправную работу все внутренние органы больного, который уже не был больным; от него едва успевали отключать внешние аппараты и штопать надрезы.

Наконец генерал Потапов прокашлялся, открыл глаза, оглядел склонившиеся над ним ошалелые глаза и лица, закрытые марлевыми повязками, поднялся и, свесив ноги, присел на операционном столе.

— Это чего? — спросил Потапов, прикрывая себя простыней. — Почему меня сюда? Авария?..

Никто не отвечал.

Михал Михалыч ощупал низ живота.

— Аппендицит?.. Нет, это было давно, в детстве. Ага! Теперь вспомнил: меня вчера радикулит прострелил. Потом еще внутри заболело… сердце. Неужели инфаркт пережил?

Ему никто не отвечал.

Потапов погладил себя по голове.

— А это что такое? Зачем голову обрили! Неужели вши завелись?..

Первой сумела сделать что-то разумное молоденькая ассистентка хирурга: она быстро смочила спиртом кусок ваты и стерла очерченную фломастером линию предполагаемого надпила потаповского черепа.

— Михал Михалыч, — выговорил наконец академик, сделав шумное глотательное движение и облизав сухие губы, — как вы себя чувствуете?

— Теперь хорошо, слава Богу, теперь просто замечательно. Это знаете, такое ощущение, как будто занозу вытащили, большу-ую такую, из всего организма. Невероятное облегчение, просто петь хочется.

И Потапов действительно запел во весь голос «Из-за острова на стрежень». Затем отбил ладонями по голым коленкам чечетку и соскочил на пол.

Белые халаты посторонились столь пугливо, что на пол загремели приготовленные для операции инструменты.

Академик Штакеншнейдер-Вано приблизился к Потапову и взял его за пульс:

— Вы позволите? Хм… Отличный пульс. Михал Михалыч, позвольте мы вас доставим в палату и осмотрим. Ваш случай из ряда вон выходящий, совершенно непостижимый случай во врачебной практике. Мы просто обязаны созвать по этому поводу большой консилиум.

— Надо так надо, — бодро, по-военному согласился Потапов. — Порядок должен быть везде и во всем. Только пижаму дайте и тапочки, — он конфузливо улыбнулся, — неудобно как-то перед сестричками….

В больницу прибыли поднятые прямо из постелей профессора и академики. Осмотры, записи, непрерывная видеосъемка, возбужденные разговоры на непонятном врачебном языке продолжались до самого утра. Потапов безропотно выполнял все, что от него требовали.

Наконец его оставили в покое, и он задремал. А поскольку в течении последних суток он спал или находился в бессознательном состоянии почти непрерывно, то уже через пару часов проснулся, чувствуя очень хороший аппетит. Он потребовал завтрак и, проглотив его, потребовал другой, а затем и третий. Наконец, выпив большую чашку кофе со сливками, он удовлетворенно вытянулся на койке и уставился через окно в небо, любуясь рассвеченными утренним солнцем барашками облаков. Одновременно он стал вспоминать свои служебные дела, прерванные внезапной болезнью.

Но, не успел он хорошенько сосредоточиться, как в коридоре послышался шум, многочисленные шаги и знакомый властный голос:

— Ничего, ничего, доктор, теперь его можно и потревожить.

До самой палаты дежурный врач слабо протестовал, но его решительно оттеснили, двери распахнулись, и на пороге возникла плотная фигура губернатора.

Потапов вскочил с кровати, бросился навстречу, и приятели радостно обнялись.

— Здоров?

— Здоров!

Оглядевшись, Потапов обнаружил, что его палата полна народу. Не считая губернатора, здесь находились лейтенант Яблочкин, курсант Мушкина, дочка губернатора, Славик Подберезкин и Маринка Корзинкина, а также нянечка, дежурный врач и академик Штакеншнейдер-Вано.

— Яблочкин! — сказал Потапов. — Мне надо с вами срочно поговорить.

Яблочкин с готовностью козырнул.

— И с вами, товарищ Мушкина, соответственно.

Мушкина скромно приложила руку к пилотке.

— Вы еще не сдали в Секретный отдел спецкомбинезоны?..

Губернатор присел на койку рядом с Потаповым и снисходительно похлопал его ладошкой по колену.

Этой же ночью, ближе к утру, почувствовал себя плохо самозванный начальник Управления Авраам Люцеферович Мракобесов. Сначала, когда он еще укладывался спать в боковой комнатке своего нового кабинета, то ощутил какое-то нехорошее, смутное предчувствие. Но поскольку день был сегодня особенно трудный, Мракобесов от предчувствия отмахнулся — мало ли теперь людей, которые точат на него зуб… Он страшно хотел спать и с урчанием завернулся в байковое одеяло.