– Знаете что, – сказал он нарочито бодрым голосом, – все это ерунда! Как показывает опыт нашей клиники, некоторые больные просто стараются все забыть. Может, и у вашего сына было какое-то травмирующее переживание. Он попытался его забыть, перенапрягся. А тут еще удар головой. Вот и возникла амнезия! Сейчас отойдет, поймет, что ему больше ничего не угрожает, и начнет вспоминать!.. Вот увидите!

– Правда? – Маргарита Витальевна не смотрела на него. Она сидела, уставившись в пол и носком изящной туфли пинала дощечку, слегка вылезшую из общего рисунка на паркете.

– Конечно, правда! Вот у нас один случай похожий лежит. Не поверите, история еще более жуткая. Мальчику стреляли в спину, а потом выбросили на полном ходу с какого-то грузовика или из автобуса. Никто даже не успел разглядеть… Упади он на асфальт – и все, пиши пропало. Но к счастью, там ехал один человек… Да вы его знаете, он с вашим мужем в гольф иногда играет!..

Беков назвал какое-то имя-отчество. Колина мама машинально кивнула, хотя и не поняла, о ком говорит доктор.

– Ну так вот, он был на автомобиле с мягкой крышей, и этот мальчик, пролетев какое-то расстояние по воздуху, приземлился прямо на это брезент или что у них там. Представляете, какая удача? Он падает на крышу, а потом уже вниз. И водитель за ним, за этим его спасителем – тоже успевает затормозить!..

– Какое отношение это все имеет к моему сыну?

– Так ведь у этого мальчика тоже травма черепа. Тоже амнезия, еще более глубокая! Представляю, конечно, через что ему пришлось пройти. Если эти изверги его так хотели прикончить, что ж они с ним до этого делали, трудно даже представить!..

Маргарита Витальевна перестала пинать дощечку и посмотрела на Бекова:

– И что, этот мальчик стал вспоминать?

– Да, начал. Плохо, конечно. Обрывки какие-то. Больше какие-то книжные формулировки, какие-то вычурные имена. Вот сегодня буквально я его спросил, кем он хочет стать, когда вырастет. И знаете, что-то такое промелькнуло в его глазах. Какая-то мысль. Он мне ответил, ни за что не догадаетесь, что! Он сказал, что хотел бы конструировать птиц. Таких, прочных, как спутники. Чтобы они летали в космосе, и людям, когда они туда поднимутся, было не так одиноко и не так страшно смотреть на пустое черное небо.

– Красиво, – признала Маргарита Витальевна и через силу улыбнулась, – а откуда это?

– Вот я думал, может, вы мне подскажете. Это же явно из какой-то детской книжки. Можно ведь это развить, потянуть какие-нибудь еще воспоминания. У меня-то детей нет, – грустно вздохнул Беков и почему-то посмотрел на грудь Колиной мамы, как будто надеялся найти там ответ на вопрос: почему их нет. – Я думал, вдруг вы в детстве своему что-то такое читали.

– Не читала…

Доктор поднялся, едва не выронив из кармана халата какие-то карточки, и протянул руку Маргарите Витальевне.

– Пойдемте, правда. Поздно уже.

Женщина нехотя поднялась.

– Я ему там альбом на тумбочке оставила. С фотографиями. Там Африка, Египет… старые всякие снимки. Это не вредно, доктор?

– Не вредно. Даже наоборот.

И они пошли по коридору, больше не нарушая молчания. Женщина всхлипывала, а доктор Беков вздыхал и украдкой смотрел на нее.

Маргарита Витальевна была очень красивая женщина. И глаза у нее были удивительные: карие с желтыми прожилками. Похожие на… доктор плохо умел подбирать сравнения.

Скажем, на солнце. Да, на солнце, у которого диск черный, а лучи – желтые.

---

Он проснулся посреди ночи от того, что жутко чесалась спина. Попробовал пошевелить рукой – и не смог. Потом вспомнил, что рука в гипсе, и тут же в памяти всплыло вообще все: где он находится, сколько уже здесь лежит. Еще он подумал – не вспомнил, а именно подумал – что он Коля Карпенко, мальчик тринадцати лет. И что сегодня в палату к нему приходила мама и много плакала. И завтра тоже придет, и снова будет плакать.

Еще на язык вдруг налипло слово «амнезия». Это было название какой-то страшной болезни, которая началась у него после того, как он упал с крыши. Собственно, падения этого он не помнил. Как и всего, что было перед падением. Это, кажется, и называлось амнезией. В голове была темнота, хотя в ней иногда вдруг вспыхивали маленькие лампочки – как будто подсказывали, правду говорят люди вокруг него, или нет.

Например, вот это имя, «Коля Карпенко», он принял сразу. И поверил, что мама – это мама. Лампочка подсказала, вспыхнула.

А когда ему говорили, например, «ты прыгнул с крыши», или «тебя выбросили с вертолета» – ничего не загоралось. Темнота оставалась гулкой и непроглядной.

Вдруг на подоконнике он краем глаза заметил движение. Попытался повернуть голову, но гипсовый воротник, конечно же, не дал.

– Кто здесь? – спросил Коля, впрочем, без страха.

Над ним склонилось узкое лицо с отросшими, давно не стриженными светлыми волосами.

– Я думал, ты спишь, – приветливо сказал мальчик и положил что-то на Колину тумбочку.

Потом смутился и пояснил:

– Я твой альбом брал. Ничего страшного?

Коля закрыл глаза:

– Ничего…

– Слушай, ты извини, – быстро заговорил ночной гость, – что я к тебе вломился. Просто мне не спится сегодня совершенно. Меня завтра забирают отсюда, в другую клинику, в Сочи. Знаешь такой город?

– Нет, – Коле хотелось закрыть глаза, но он не решался выгнать бессонного мальчика.

– Я тоже не знаю, но говорят, у моря. Там один мужик меня хочет усыновить. Он моих родителей весь месяц искал, пока я тут лежал. Вообще, хороший мужик. Я тогда на его машину приземлился, только поэтому жив остался. Он за меня тут заплатил, а теперь еще в Сочи хочет забрать. У него, говорят, денег вагон. И детей несколько, а он еще меня хочет забрать… Хороший, в общем. Типа, спортсмен какой-то бывший, я с ним редко говорю, еще не все выяснил. Он моих родителей искал, но не нашел…

– Я знаю, – поморщился Коля: говорить было трудно, а от болтовни гостя снова разболелась голова, – ты говорил уже.

– Слушай, похоже, он отца твоего знает. Я вчера ночью тоже не спал, слышал, как они говорили возле твоей палаты. И кстати, они тебе решили заливать, что ты только недавно с крыши упал, а до этого лежал дома и болел, в школу не ходил. Так вот, это вранье все, ты не верь. Они на самом деле не знают, где ты был целый месяц. Тебя похитили, или что-то вроде того. Папа твой весь город на уши поднял, он сам так говорил. Обещает найти тех, кто тебя украл, и всех перебить…

Мальчик засмеялся, но как-то неестественно – будто ему вовсе не было весело и он лишь хотел поддержать Колю.

– Ладно, я пойду. Слушай, можно услугу за услугу?

– За что?

– Ну, я же тебе рассказал, что они тебя обманывать собираются. А ты мне, знаешь что…

Он снова склонился над Колей, в одной руке держа открытый на первой странице альбом, а другой придерживая длинные светлые волосы.

– Можно, я вот эту фотку у тебя возьму? Тут все равно никого нет, только море и горы, а? А когда ты потом приедешь с отцом к нам в гости, я тебе ее верну! Или ты новую себе напечатаешь, а?

– Забирай, – Коля посмотрел на фотографию и вспомнил, как мама сегодня объясняла: вот это Мыс Доброй Надежды, он в Южной Африке. И слова перекатывались в его пустой голове. Бессмысленные слова: Мыс, Африка, Надежда.

– О, спасибо, друг! Меня, если что, Сережей зовут. То есть, это они меня тут так назвали, но мне почему-то кажется, что это не мое имя…

Мальчик спрятал фотографию за пазуху и, потуже запахнув халат, направился к выходу.