в массовом сознании. Одной из главных причин резкого ослабления власти в СССР и стало то состояние, которое Ю.В. Андропов определил так: «Мы не знаем общества, в котором живем».

В СССР расхождение между языком власти и языком населения увеличивалось начиная с середины 50–х годов. К 80–м годам образовался разрыв, накопившиеся социальные противоречия, которые вовсе не были антагонистическими, не находя выхода, превратились в призраки, которые бродили по Союзу. Горбачев эксплуатировал эти призраки и привел к катастрофе советской государственности, оставшись в коллективной памяти как изменник Родины.

Представителем власти, потерявшей общий язык с обществом, на Украине оказался В. Янукович. Он, будучи премьер–министром правительства Кучмы, утратил возможность говорить на близком обществу языке земных понятий, а вынужден был, защищаясь от нападок Ющенко, обращаться к категориям «прав человека» и «демократической законности», которые давно утратили всякий смысл и авторитет, да и попросту надоели людям. Он не имел возможности и навыков для того, чтобы изложить людям суть исторического выбора, представленного двумя кандидатами, личные достоинства и недостатки которых несущественны по сравнению со значением этого выбора. В. Янукович проиграл, имея разумные основания для победы.

«Постсоветская» часть украинского общества, на которую и опирался Янукович, ждала от него разумного реалистичного проекта. Но он, в принципе имея возможность ответить на этот запрос, вел себя как «западный» политик, пытаясь переиграть Ющенко на его поле и вторя оппоненту о «европейском выборе» Украины. Ю. Громыко пишет: «Янукович не заявил проекта национального масштаба, в котором каждому украинцу есть место. Выступив прорусским политиком, он оперся на… «пустоту» В.В. Путина, который тоже не выступил с проектом цивилизационного масштаба, определяя роль и функции Украины в этом проекте… Но никакого содержательного проекта у Януковича в процессе избирательной кампании не оказалось. В этих условиях Янукович был обречен».

В. Осипов пишет о состоянии избирателей на востоке Украины: «Там люди в большинстве своем поддерживали Януковича, но без энтузиазма, так, спокойненько. Ходили и голосовали. В обычной ситуации этого оказалось бы достаточно. Но в революционной — нет… Таксист из Энергодара рассказал, что у них в городе почти все были за Януковича. А хозяин автопарка — за Ющенко. И вот, угрожая шоферам увольнением, он потребовал, чтобы они надели на машины оранжевые ленточки. Они надели. Работать стало невозможно — никто не хотел ехать. Как–то ночью наш герой подъехал к ресторану, откуда вышли три здоровенных мужика в сине–белых шарфах, заставили бесплатно возить их по городу, а потом чуть не разнесли машину. И все за оранжевые ленточки. Он — к шефу: пиши бумагу, что если машину разобьют, то мне ничего не будет. Шеф — в отказ. Тогда ребята ленточки сняли. Вот такой накал страстей».

Беззащитным оказалось и сознание значительной части населения Украины и против другого мощного средства манипуляции — активизации и раскручивания национализма (в данном случае антироссийского). Этот фактор требуется рассмотреть особо.

Все революции, какими бы «оранжевыми» они ни были, используют для замены власти реальные социальные противоречия. Однако «оранжевые революции» организуются так, чтобы использовать накопившееся недовольство масс и едва народившуюся революционную энергию для достижения политических целей, никак не связанных с разрешением социальных противоречий в интересах этих самых масс.

А. Бузгалин, развивая афоризм Ленина («Пролетариат борется, буржуазия крадется к власти»), дает трактовку «оранжевой революции» как эпизода классовой борьбы. Трактовка, на наш взгляд, совершенно неадекватная, но расхождение целей «массовки» и режиссеров отражено верно: «Наиболее активными, энтузиастичными и постоянно работающими на победу Майдана стали «рядовая» интеллигенция, молодежь (прежде всего студенчество) и рабочие. На их плечах, на их поте и энергии приходят к власти буржуа и «оппозиционные» олигархи Украины, потеснив (но не победив до конца) старую олигархо–бюрократическую власть»[79].

Конкретно «оранжевые революции» в Югославии, Грузии и на Украине были эффективным «перехватом» энергии массового недовольства и применением его как тарана для смены типа государственности этих стран в интересах строительства Нового мирового порядка. А. Головков пишет: «Технология построения хорошо организованной толпы — ключевой элемент всей соросовской революционной механики. Толпа — механизм одноразового использования, поэтому требует больших, но одноразовых затрат. Большинству из «протестующих против антинародного режима» не надо даже платить — они делают это вполне добровольно. Им необходимо прежде всего выплеснуть свой гнев против окружающей скверной действительности. И они получают такую возможность. Недовольные жизнью граждане составляют весьма значительную часть населения любой страны. Поэтому «армию протеста» всегда можно навербовать, если имеются необходимые на то деньги»[80] .

При этом устанавливалась новая власть, лишенная остатков государственного суверенитета и превращающая эти «бывшие» страны в периферийное пространство нового порядка. Разрешение или простое подавление прежних противоречий, использованных в такой революции, в дальнейшем будет происходить по планам и исходя из критериев той метрополии, которая и была заказчиком и теневым руководителем переворота. В каких–то случаях это может соответствовать желаниям и надеждам «революционных масс», а в каких–то будет противоречить, но это уже не будет играть существенной роли в ходе дальнейших событий[81].

Здесь мы фиксируем этот первый урок «оранжевой революции» на Украине: если в стране накопились реальные социальные противоречия, не находящие разрешения при данной конфигурации власти, в этой стране может быть проведена революция этого типа. Будет или не будет предпринята эта попытка, решается уже вне страны.

Этот вывод настолько надежен, что ряд политологов считает его главным уроком для РФ, который нам преподали события на Украине. Е. Холмогоров пишет: «Мы должны прекратить реформаторское издевательство над страной, подрывающее основы ее цивилизации и социальной жизни. И мы должны при этом не дать повторить над Россией операцию, которая успешно уже была проведена над Грузией и Украиной — когда реальное недовольство народа уровнем жизни и реальная утрата властью социальной базы были использованы для фактического сворачивания независимого существования этих стран, для превращения их в политические марионетки»[82].

В другом месте он подчеркивает, что именно на этот фактор следует прежде всего обращать главное внимание, а не на технологическую сторону дела: «Оранжевый» контекст напрочь заслоняет социальный смысл происходящего. И это очень зря, поскольку и в Грузии, и на Украине для запуска революционного маховика были использованы реальные социальные проблемы и линии напряжения»[83].

Таким образом, объективные предпосылки для недовольства населения являются важным фактором слабости власти при угрозе «оранжевой революции». Эти предпосылки превращаются в открытое недовольство, если в данной политической системе они не находят адекватного механизма их выражения через общественный диалог с властью.

В любом обществе и любом государстве имеют место неразрешенные общественные противоречия. Если политическая система способна рационализовать эти противоречия (открыто выложить их на стол переговоров), то их сложно превратить в объект манипуляции и далее — в идолов массового сознания. Они становятся предметом или конструктивного разрешения, или временного компромисса, или, в крайнем случае, подавления — с объяснением причин невозможности их разрешения или компромисса.

Если же говорить о технологической стороне, то «бархатные» и «оранжевые» революции показали эффективность современных методов канализирования массового недовольства, то есть внушения людям различных, в том числе взаимоисключающих представлений о способах разрешения