надеялся, что революционная купель, быть может, приведет к новой братской соборности». Так же верно оценил Бухарин несовместимость с апокалиптикой «производительных сил» есенинского образа светлого будущего — где «избы новые, кипарисовым тесом крытые», где «дряхлое время, бродя по лугам, сзывает к мировому столу все племена и народы и обносит их, подавая каждому золотой ковш с сыченой брагой».

Отметим еще один важный канон в создании образа будущего. Хилиазм и надежда на избавление в светлом будущем сопровождаются эсхатологическими мотивами. К Царству добра всегда ведет трудный путь борьбы и лишений, гонения и поражения, возможно, катастрофа Страшного суда (например, в виде революции — «и последние станут первыми»). Будучи предписанными в пророчестве, тяготы пути не подрывают веры в неизбежность обретения рая, а лишь усиливают ее. Все идет по плану!

Не раз отмечалось, что странная концепция Маркса об «абсолютном обнищании пролетариата» по мере развития производительных сил при капитализме явно противоречила и исторической реальности, и логике. Но в его апокалиптической модели такое страдание пролетариата перед Страшным судом было необходимо. Клеточку «периодического закона» надо было заполнить.

Эсхатологическое восприятие времени, которое предполагает избавление в виде катастрофы, разрыва непрерывности, порождало и установку «чем хуже, тем лучше», и множество историй с ожиданиями «конца света» и желанием приблизить его. Но как норму — именно принятие страданий как оправданных будущим избавлением. В революционной лирике этот мотив очень силен. Читаем у Брюсова:

Каково же наше положение сегодня? Во-первых, русская советская культура конца XX века утратила инструменты и навыки для войны «образов будущего». Мы не только проиграли эту войну, но и отравили свой организм внедренными нам вырожденными образами-вирусами. Без излечения мы не выберемся из той экзистенциальной ловушки, в которую угодили в 90-е годы, но излечение идет очень медленно. Поражение этой части нашего общественного сознания является системным.

Во-первых, предвидение требует мужества, недаром Кант считал, что девиз разума — Aude saper («имей отвагу знать»). Это мужество подорвано у нескольких поколений. А.С. Панарин трактует этот большой сдвиг в сознании как «бунт юноши Эдипа», бунт против принципа отцовства, предполагающего ответственность за жизнь семьи и рода. Начатый с распродажи страны «праздник жизни» затянулся сверх меры. Созревают угрозы, но их не желают видеть и слышать. Будущее идет к нам шагами Каменного гостя.

Общество без рефлексии не имеет будущего. Первым шагом к общему кризису у нас и стало отключение памяти и порча инструментов рефлексии. Это изменение в конце 80-х годов было массовым и поразительным по своей моментальности — как будто кто-то сверху щелкнул выключателем. Произошел сдвиг от реалистического мышления к аутистическому. Цель реалистического мышления — создать правильные представления о действительности, цель аутистического мышления — создать приятные представления и вытеснить неприятные, преградить доступ всякой информации, связанной с неудовольствием. Наши реформаторы и часть среднего класса впали в крайнее состояние — грезы наяву. Исходя из социального запроса этой «элиты» и фабрикуются нынешней апокалиптикой в лице политологии и футурологии приятные образы будущего.

Но ведь и оппозиция реформам создает образы будущего вовсе не реалистические. Они трагичны, но иррациональны — и потому люди не верят даже верным частям этих образов. Часто говорят о «гибели России», но когда спрашиваешь, что конкретно под этим понимается, ответа нет. Об этом как-то не думают. Но ведь не может Россия исчезнуть с лица земли, речь идет о смене тех форм, в которых она пребывает сейчас. Надо представить наш «путь в отступлении», иначе оно будет совершенно неорганизованным.

2007 г.

Надежного прогноза состояния России после 2008 г. быть не может. О будущем ведутся переговоры, но закрытые. Будем исходить из того, что наша правящая верхушка обеспечит преемственность власти. Действительно, глупо было бы менять коней на нашей вечной переправе. Кого запрячь в нашу телегу — Ясина с трепетной Новодворской? Разве они удержат смертность русских в заданном оптимальном интервале?

Значит, в первом приближении можно считать, что вектор и темп событий после 2008 г. кардинально не изменятся. Образ мысли и действий власти в главном останутся теми же, а свойства «народных масс» еще более инерционны.

Но формула вопроса «Какой будет Россия после 2008 г.?» неверна в принципе. России как единой сущности сейчас нет, есть арена противоборствующих сил. Система эта подвижна, в ней мало порядка и много хаоса. Лучше поставить вопрос так: какова будет «карта» расколотой во многих плоскостях России, как меняется расстановка сил и их «окраска»?

Надо отказаться и от привычного определения векторов главных сил как правых и левых. Эти слова принесены к нам давно и издалека, смысл их уже на наших глазах не раз сменился. Вернуться к истокам смысла — тоже мало проку. Исторически левые — те, кто подрывает порядок и сеет хаос (с целью установить свой, «новый» порядок). Правые, напротив, — партия порядка. Когда левые за социальную справедливость, а когда за свободу наживы — зависит от порядка, который они ломают. Если на дворе капитализм, они за трудящихся, если советский строй, они за буржуа. Совсем людей запутали. Коммунисты даже говорят, что «они левые, но дело их правое».

От путаницы в понятиях много бед. Как понять, что в Гражданской войне социалисты-революционеры и марксисты-меньшевики воевали против большевиков, которым помогали генералы-монархисты Брусилов и Куропаткин? А дело в том, что либералы-кадеты, эсеры и меньшевики были в России левыми. А широкий фронт правых включал в себя всех, кто стоял за российский порядок — с его патернализмом, самодержавным государством и семьей народов. И ядром мировоззренческой матрицы части правых был общинный крестьянский коммунизм, к которому после 1907 г. примкнули и большевики. Монархия не устояла — дальновидные правые стали поддерживать большевиков. Поэт крупной буржуазии Брюсов воскликнул: «И вас, кто меня уничтожит, встречаю приветственным гимном».

Так большевики восстановили империю (и еще много чего). А для тогдашних левых что Российская империя, что советская — «империи зла». Так и сейчас, левые и правые — это характеристики момента, а не отношения к главным ценностям. Революционер, сокрушивший тирана и установивший справедливый порядок, обязан превратиться в правого, защищающего этот порядок. Если он остается левым, «перманентным» революционером, то будет отторгнут. Обществу надо жить, а революция — это крайняя мера, спасение через катастрофу.

Так зачем нам рассуждать в понятиях «правые-левые»? Больше пользы от «карты», полюса которой — фундаментальные ценности. Их иерархия — тоже предмет спора, но он проще. Тут люди собираются согласно своим представлениям о добре и зле, о том, как надо было бы устроить жизнь в России.