Когда мы приняли этот уклад и эти теории, сразу попали в мясорубку — огромных денег и сил, которые защищают от нее западного человека, у нас не было и не будет. Но ведь уже видно, что западная политическая философия фатально ошибочна! Как же можно продолжать ей следовать? В ней различие культур рассматривается как эфемерная, несущественная случайность в человеческой жизни и истории. Нас сегодня убеждают, что Россия — часть европейской цивилизации. Скажешь, что культура у нас другая, а тебе отвечают: «Да, но это мелочи». Нас загоняют в «страну Тлен» — а там что с нами сделают?

Мы видим страшный провал того мышления, с которым Запад подходит к проблеме народа — и перенимаем это мышление. Это ужасно, и чем дальше от советской культуры и советской школы, тем страшнее та яма, в которую мы сползаем.

Агрессивный национализм порожден именно Западом и вызван отчаянными попытками атомизированного человека найти новое основание для солидарной общности. Современный индивид, лишенный подлинной основы для самоутверждения, реанимирует архаические пласты и значения культуры. Это он делает в поисках исцеления от страха жизни чужих среди чужих в западных городах, представляющих собой «всеобщие чужбины».

Попыткой вырваться из этого страха индивида объясняет психолог Э. Фромм возникновение расизма и «мифа крови» как радикальных и архаичных проявлений этничности: «Человек, освободившийся от пут средневековой общинной жизни, страшился новой свободы, превратившей его в изолированный атом. Он нашел прибежище в новом идолопоклонстве крови и почве, к самым очевидным формам которого относятся национализм и расизм».

Этот «страх перед чужими» был вызван разрушением общины, лишением человека того космического чувства, при котором он чувствовал себя в мире как в доме. Советский человек совершил великое дело — сумел перенести дух общины в трудовой коллектив индустриального общества. И вот, это наше национальное сокровище грубо растаптывают. Какая носорожья тупость!

Наши либеральные «цивилизаторы», которые думают, что несут свет «отсталому народу», как раз и стали агентами архаизации нашей жизни — и не только в хозяйственном плане, но и в плане межэтнического общежития. Каких страданий это уже нам стоило. А ведь был урок перед глазами — западные колониальные режимы как раз и привели к возникновению «племенного» сознания в захваченных ими землях. А теперь они сокрушаются по поводу «трайбализма, чья мощь оказалась одним из сюрпризов, а в своей ультранационалистической форме — одним из проклятий XX века».

И постсоветские страны испытывают сейчас нарушение этнического равновесия вследствие интенсивных потоков миграции. И невежество политиков в вопросах этничности сегодня очень дорого обходится и мигрантам, и местному населению, и государству.

Это невежество выражается уже в языке, на котором говорят и политики, и чиновники, и СМИ, когда касаются этнических проблем. Чего стоит хотя бы дикий в своей нелепости термин «лицо кавказской национальности»! Когда возмущение этим термином достигло порога, в газетах («Комсомольская правда», 2003) стали писать: «приметы злодея: кавказской народности, на вид — 25 лет». Политики озабочены защитой прав русских за рубежом, например, права школьников на изучение русского языка в Латвии. Об этом говорят как о защите прав соотечественников, хотя и это нелепо. Уже более 15 лет как Латвия — иное государство, русские в ней борются не за возвращение в Россию, а за получение латвийского гражданства, никаких оснований называть их соотечественниками нет (скорее подойдет устаревшее слово «соплеменники»). Напротив, едва ли не большинство абхазов имеют гражданство России, но их соотечественниками называть не принято, хотя они-то как раз точно соответствуют этому понятию.

В результате возникают напряженность и эксцессы, на которые и общество, и государство отвечают на удивление тупо, лишь подливая масла в огонь или закладывая мины замедленного действия. Самой обычной реакцией на межэтнические конфликты являются обычно проклятья в адрес «национализма и ксенофобии», которые раздаются с трибун всех уровней, и милицейские репрессии, загоняющие «дьявола национализма» в подполье. Никто не желает и слышать о «непередаваемой значимости» этнического самосознания. Между тем, как пишет видный ученый-этнолог, эти конфликты говорят об отчаянном усилии людей, «чтобы восстановить те условия жизни, при которых некогда удовлетворялись определенные потребности; чтобы вырваться за вновь окружившие их стены, даже если они только плод фантазии, и попасть туда, где они могут считать себя дома и где, объединившись со своими, они смогут вновь обрести в некоторой степени то, что можно обозначить как чувство физической и эмоциональной безопасности». Эти конфликты — важный симптом социального неблагополучия, но их просто подавляют, нисколько не думая о лечении самой болезни.

Для нас в России проблемы этничности имеют особую значимость. Мы погрузились в глубокий и затяжной кризис, из которого придется выбираться еще очень долго. Взрыв этничности, порожденный культурным и политическим кризисом перестройки, был подпитан развалом хозяйства. Грубое и даже насильственное разрушение общей мировоззренческой матрицы советского народа, глумление над символами национального самосознания и подрыв коллективной исторической памяти создали в массовом сознании провал, который мог быть заполнен только различными версиями идеологий, включающих этнические составляющие. И московские, и местные элиты, и теневые, в том числе преступные, силы в России и за рубежами использовали эти конъюнктурные идеологии в целях мобилизации людей для решения своих политических и экономических задач, чаще всего разрушительных. Те, кто пытался этому сопротивляться, не имели инструментов, чтобы понять происходящее, и не имели языка, чтобы его объяснить людям.

Чем дальше развивается этот кризис и чем большие зоны сознания и обыденной жизни охватывает создаваемый реформой хаос, тем сильнее обостряется у человека потребность вновь ощутить себя частью целого, частью устойчивой социальной общности, создающей если не реальные, то хотя бы иллюзорные защиты стабильного бытия. И в этой ситуации вечного переходного периода самым доступным и очевидным ответом становится идентификация себя с этнической группой. Этническая принадлежность в обществе, столь уродливо расколотом социальными противоречиями, оказывается едва ли не единственной консолидирующей силой. Реформа генерирует и радикализует этничность в России.

Мы не можем закрывать на это глаза в надежде, что все образуется само собой. Мы даже не можем ожидать, что эти проблемы осознает и разрешит государство — и оно, и политические партии, и все институты общества не на высоте этих проблем. Процессы возникновения, демонтажа и пересборки всей этнической структуры России носят «молекулярный» характер и протекают на всех уровнях общества. Мы все лично — их участники и действующие лица. Мы сможем овладеть этой частью нашей трагической реальности только в том случае, если все примем участие в ее изучении, трезвом осмыслении и осторожном обсуждении на всех площадках и форумах.

Здесь — важное поле для теоретической работы и борьбы оппозиции. Пока что она уходит от этой жгучей проблемы, но уйти от нее невозможно, надо осваивать накопленные в мировой науке знания, изучать богатый опыт Российской империи и СССР и формулировать свои установки.

2007 г.

Какая культура нужна России (на мой взгляд)? Вопрос предполагает разговор о культуре без придыхания. Нужна — понятие прагматика. Культура как полезная вещь. Так в чем ее польза для России и сегодня? Полезна ли нам та генетически модифицированная пища культуры, которой нас кормят, — или она разрушает наш мозг и наше сердце? Каковы критерии различения, на что мы можем опереться, если не верим «людям в белых халатах»? Тут надо следовать за богами Азбучных истин, а не за богами Торжищ, хоть и от культуры.

Человек создан миром культуры. Это огромная машина, которая нас чеканит по чертежу, заложенному в нее сильными мира сего. Мы, конечно, сопротивляемся, уползаем — подправляем чеканку своей низовой культурой. Но диапазон широк, одно дело увиливать от лекции в сельском клубе, другое — прятаться в болоте от зондеркоманды карателей.

Итак, первое дело культуры — заставить нас быть людьми. Дело культуры — дать нам знания, умения и