Путч закончился, и началась бурная политическая деятельность по реализации его «результатов».
Но перед этим Горбачев дал большую пресс-конференцию, а его помощник, секретарь и офицер личной охраны большое интервью, в которых изложена фактическая сторона ареста президента. В поспешных выступлениях Горбачева и его помощников содержится столько взаимоисключающих утверждений, что можно сделать единственный вывод: в этом театре актерам или некогда было «разучить роли», или народ был уже так оболванен, что этого и не требовалось — вся глядели, раскрыв рты.
Как известно, арест свелся к «лишению М.С.Горбачева связи».
Впрочем, сам Горбачев считает, что провел «72 часа, как в Брестской крепости», но не будем придираться к этой аналогии (Брестская крепость сопротивлялась в течение двух месяцев, практически все ее защитники погибли). На первой пресс-конференции в Крыму на вопрос
«А были попытки силового давления на вас?»
Горбачев ответил:
«Ничего не было. Но только я был полностью лишен связи, отключен, с моря блокирован кораблями, а с суши войсками».
Командир Балаклавской бригады пограничных сторожевых кораблей, которая «блокировала дачу с моря», капитан первого ранга И.Алферьев заявил:
«3 августа 1991 года группа из четырех пограничных кораблей и подразделение малых катеров заступила на охрану Государственной границы СССР в районе нахождения резиденции Президента СССР. Организация службы с использованием такого количества сил и средств введена 4 года назад, с момента размещения резиденции Президента СССР в Форосе. С 3 по 23 августа мы несли службу в обычном режиме».
По словам М.С.Горбачева, 17 августа на его дачу прибыла команда, посланная разрушить узел связи. «И разрушили!» — воскликнул он на пресс-конференции. Технические эксперты сразу выразили в этом сомнения. 24 августа, в дни триумфа над «путчистами», генеральный директор ленинградского НПО «Сигнал» Валентин Занин сделал заявление:
«Ознакомившись с версией М.С.Горбачева, сделанной письменно в газетах, я утверждаю, что таким образом изолировать Президента СССР от связи невозможно. Я являюсь одним из производителей различных средств связи, и изоляция живого и несвязанного президента возможна только при демонтаже основного оборудования, изъятии его и вывозе, чего не было сделано, как явствует из сообщения. Это многие тонны. То есть был случай добровольного невыхода на связь».
К этому письменному заявлению Занин устно добавил ряд технических объяснений, закончив:
«президенту достаточно только иметь авторучку и лист бумаги, чтобы обеспечить себе связь со страной».
Но примем версию Горбачева: его лишили связи 17 августа, прибывшая команда «разрушила узел связи».
Между тем, согласно собственному заявлению того же Горбачева, 18 августа он разговаривал по телефону с Ельциным, Назарбаевым, Янаевым. Быть может, число 17 августа названо по ошибке? Но сразу после «переворота», 28 августа, на сессии Верховного Совета CCCР первый заместитель премьер-министра В.Щербаков рассказывал, как перед заседанием кабинета министров 19 августа он очень сомневался в законности введения чрезвычайного положения. Рассказывая это, Щербаков воскликнул:
«Это счастливая случайность, что Михаил Сергеевич Горбачев позвонил мне за 20 минут до конференции» (то есть пресс-конференции ГКЧП 19 августа).
Непосредственно из «Белого дома» 20 августа с М.Горбачевым связался корреспондент одной газеты. А Руцкой сам признал, что говорил с ним до того, как 21 августа в Форосе появилась команда КГБ, включившая связь (Руцкой сообщил, что заговорщики вылетели в Форос, и просил Горбачева не принимать их).
Но предположим, что газеты путают, а Руцкой и Щербаков ошибаются в часах и датах. Примем также, что узел правительственной связи действительно был отключен. По сути, это не слишком меняет дело. Ведь в такой трагической для страны ситуации, как государственный переворот, было логично приложить некоторые усилия и связаться с Москвой и миром по обычной телефонной связи, через радиостанции пограничников или военных кораблей, охранявших Форос (моряки имели постоянный контакт с охраной Горбачева).[3] Выполнялись и регулярные рейсы «Аэрофлота» (некоторые руководящие работники ЦК КПСС, которые отдыхали в санатории рядом с дачей Горбачева, 19 августа, услышав о «путче», спокойно купили билет на самолет и через два часа были дома в Москве).
Что, по мнению обывателя, делает президент, блокированный на даче заговорщиками? Он вызывает своего верного помощника или офицера охраны и говорит что-то вроде:
«Скачите к нашим! Скажите им там… Живым не давайтесь… Демократия вас не забудет!».
Но не было никаких попыток прорваться к телефону, к почте, к самолету, к скоростному катеру. И через кого прорваться? Никаких войск около дачи во время «путча» не появилось. Командир пограничной заставы, охраняющей дачу снаружи, майор Виктор Алымов, нисколько не подозреваемый в связи с «путчистами», заявил, что ничего необычного на территории и около нее не наблюдалось, никаких вооруженных формирований не появлялось, охрана и семья президента, как обычно, купались в море и никаких знаков пограничникам не подавали.
Да и портативные рации молчали. Не был использован и «красный телефон» для прямой спутниковой связи с Бушем. Уже в те дни среди обозревателей в Москве циркулировало мнение, что Горбачев не захотел использовать имевшиеся в его распоряжении средства, чтобы официально связаться с Москвой, дать свою оценку событиям и активно пресечь попытку «государственного переворота».
А каково поведение других политиков, не «арестованных» путчистами и не лишенных доступа к телефону? Ведь, как было сказано в газетах, «страна три дня жила в шоке, страхе и неопределенности».
Что было сделано, чтобы эту неопределенность устранить уже утром 19 августа? Известно, что руководство большинства республик и областей заняло выжидательную позицию, да и чрезвычайное положение нигде, кроме Прибалтики, не вводилось. Но в Москве руководство РСФСР «стало на защиту Конституции и Президента СССР».
ЦК КПСС лишь укрепил свою репутацию абсолютно недееспособного органа, заявив, что
«не скажет о своем отношении к ГКЧП, пока не узнает, что с его Генеральным секретарем товарищем Горбачевым».
А почему было не взять да не узнать? Какие для этого были препятствия? Адрес дачи всем известен. В ста метрах от дачи — пограничная застава с телефоном. В сорока минутах езды Севастополь, база Черноморского военно-морского флота, никак не причастного к «путчу».
Здесь же — демократический горсовет, а для ЦК КПСС, если не нравятся демократы, — горком КПСС. Даже регулярным рейсом самолета до дачи Горбачева можно добраться из Москвы за два с половиной часа.
Когда 21 августа вслед за «путчистами», помчавшимися в Крым к Горбачеву, полетели Руцкой и Силаев, их самолету запретили посадку на военном аэродроме рядом с дачей, в Бельбеке — посадочная полоса была «заперта» предыдущим самолетом. По свидетельству газеты «Megaрolis-Exрress»,
«командующий военно-морским флотом адмирал Чернавин в ответ на срочную радиограмму Ельцина отдал приказ: любым способом освободить полосу и дать посадку Руцкому».
Но разве нельзя было дать такую радиограмму и совершить такой полет уже 19-го августа?
Казалось бы, от соратников Ельцина можно было бы ожидать примерно такого сообщения:
«После неудачных попыток связаться с Форосом через все существующие в СССР виды связи, туда была послана делегация, возглавляемая министром таким-то, однако…»
— а дальше возможны варианты
(«самолет делегации был сбит истребителями путчистов…»,
«при подъезде к даче делегаты были обстреляны из автоматов…»,
«из ворот вышел сторож и обругал министра неприличными словами»).
И затем логичный вывод:
«Президент СССР арестован, пробиться к нему невозможно, будем отстаивать демократию на баррикадах без него».
Но ведь ничего этого не было! Никто (!) не сделал попытки не только выручить Горбачева, но и явно, официально связаться с ним по телефону. Но люди были настолько очарованы спектаклем, что этих неурядиц не хотели видеть.
Лихорадочная политическая активность после августа характеризовалась тем, что все политики концентрировали внимание именно на путче и тщательно обходили реальные социально-экономические проблемы страны. Никто даже не упоминал о вопросах, которые, пусть с дрожью в голосе, но все же поставили члены ГКЧП. О ситуации в стране вообще считалось неприличным говорить. Это — прямой результат воздействия «путча» — спектакля на общественное сознание, своего рода наркоз, при котором удалось на достаточное время парализовать любую оппозицию и провести болезненную операцию по ликвидации СССР.
