Шесть процентов — это для США, а нам поклонник Милтона с помощью золотого сечения вычислил 13%, которые, хоть кровь из носу, «необходимо поддерживать».
Мы говорили о масштабах страданий, которые нам предполагали организовать политики с целой ратью своих экономистов и гуманитариев. А какого рода эти страдания, какова их интенсивность? Социолог их прекрасно знает, они регулярно изучаются Всемирной организацией труда, сводка печатается ежегодно. В США, например, рост безработицы на один процент ведет к увеличению числа убийств на 5,7%, самоубийств на 4,1%, заключенных на 4%, пациентов психиатрических больниц на 3,5% (эти данные он сам бесстрастно приводит в своей статье).
Кстати, «теория» Фридмана — это чистая идеология. Расчеты крупнейшего экономиста нашего века Кейнса показывают, что безработица, «омертвление рабочих рук» — разрушительное для экономики в целом явление, оно лишь маскируется непригодными с точки зрения общих интересов показателями (прибыль отдельных предприятий). Массовую безработицу надо ликвидировать самыми радикальными средствами, идя ради этого на крупный дефицит госбюджета. Оживление трудовых ресурсов при этом многократно окупает затраты. Да и сегодня в США рост безработицы на один процент увеличивает дефицит госбюджета на 25 млрд. долл.
Некогерентность рассуждений
Вынужденная безнравственность рассуждений наших пришедших к власти либералов в отношении безработицы обнаруживает следующий родовой признак манипуляции сознанием, который служит надежным и едва ли не самым простым для выявления симптомом — некогерентность. Мы применяем здесь эти введенные исследователями манипуляции термины из уважения к их науке, а на нормальном языке это означает, что манипуляторы в своих построениях поневоле вынуждены вступать в глубокое противоречие с теми принципами, которые они сами же декларируют.
Размахивая знаменем свободы и гражданского общества, наши либеральные философы постоянно мусолили имена его отцов-первооткрывателей, Локка и Канта (а потом их современного продолжателя — Поппера). Хорошо. И вдруг пропаганда социально-инженерного проекта по переустройству нашего общества так, чтобы в нем возникла безработица. Возникает вопиющее и неразрешимое противоречие с самыми главными положениями и Локка, и Канта, и Поппера. Полная некогерентность!
Вот, Н.Шмелев пишет:
«Мы обязаны внедрить во все сферы общественной жизни понимание того, что все, что экономически неэффективно, безнравственно, и наоборот, что эффективно — то нравственно».
Он вынужден был сказать эту чушь, чтобы, восхваляя безработицу, не выглядеть безнравственным. Кто же поверит идеологу, который буквально заявляет: я, мерзавец, призываю вас к тому-то и тому-то нехорошему. Вот и приходится выкручиваться.
Итак, Н.Шмелев (а он, заметьте, один из самых приличных в этой компании) представляет экономическую эффективность («пользу») фундаментальной категорией, а нравственность — вторичной, производной от пользы. Это противоречит не только всем нашим знаниям о человеке и здравому смыслу, но и всей философии гражданского общества.
Нравственность — фундаментальное основание бытия человека (обезьяна стала человеком именно обретя нравственность). Выгода, тем более «экономическая эффективность» — явления исторически обусловленные, преходящие. Локк, философ либерального общества, у которого мы вроде бы обязаны сегодня учиться жить, специально ставил вопрос о том, является ли выгода фундаментальным основанием бытия, однопорядковым нравственности. Ответ его был таков:
«нравственность действия не зависит от пользы».
И разъясняет, что «естественный закон» бытия не сводится к выгоде и не нравственность определяется пользой, а, наоборот, польза есть один из результатов нравственности. Польза (выгода, эффективность и т.д.) вторична.
Конечно, если бы А.Н.Яковлев, Н.Шмелев и прочие прорабы вдруг сказали с экрана:
«Все эти свободы, нравственность и гражданское общество — чушь. Человек человеку волк — вот наша правда! Тащи, ребята, кто что может, и погуляем напоследок»,
— то это было бы честно, но нецивилизованно. Этого ни наши либералы, ни Запад не любят, поэтому пришлось включить машину манипуляции.
В отношении Канта в некогерентность, граничащую с шизофренией, впали уже не только идеологи реформы, но и широкие круги нашей образованной интеллигенции. Редко сейчас встретишь гуманитарный журнал, где бы не поминался моральный императив Канта:
«поступай с другими так, как ты хочешь чтобы поступали с тобой».
Ссылаясь на эту максиму, я уже давно (с начала 60-х годов) спрашиваю, когда могу, интеллигента, ратующего за безработицу:
«Ты сам хочешь стать безработным?»
Ни разу я положительного ответа не услышал. Самые совестливые (а это были мои приятели по лаборатории) отвечали уклончиво, примерно так:
«Я бы и не против ради общего блага, но ты же знаешь, у нас сейчас научно-техническая революция, а я научный работник; так что никак у меня стать безработным не получится, ты уж извини. Безработица — это для рабочих, ну, избыточных колхозников».
Тут, как нам теперь известно, маленько промахнулись наши либеральные интеллигенты — сами стали жертвой очень примитивной манипуляции сознанием. Сантехники нужны даже в колонии, а вот научные работники — только в державном государстве, которое они разрушали.
Что же касается Поппера и его концепции «открытого общества», то тут некогерентность наших реформаторов скандальна. Они устроили нам «революцию сверху».
Шутка ли — организовать за год приватизацию по Чубайсу и планировать безработицу в 20 миллионов. А из философии Поппера следует важный практический вывод — запрет на крупные изменения в обществе. Социально-инженерные решения не должны быть крупными. Знание приращивается эволюционно, не быстрее, чем образуется обратная связь через проверку результата. Не быстрее, чем приращение знания, должны производиться и изменения в обществе. Быстрые изменения, независимо от намерений социальных инженеров, неизбежно ведут к избыточным страданиям людей. Поэтому «революции сверху» (о «революциях снизу» говорить нечего, поскольку это всегда взрыв, катастрофа) философией Поппера теоретически запрещены.
Мы использовали тему безработицы просто как пример для практикума, не вдаваясь в саму проблему. Независимо от того, является ли читатель сторонником безработицы или уважает право на труд, ему полезно знать, что тот способ, который реформаторы избрали для убеждения граждан в благе безработицы, есть не доказательство, а манипуляция.
Помимо перечисленных пяти признаков, выпукло торчащих в этой струе промывания мозгов, есть и другие, о которых не будем распространяться, они почти тривиальны. Это, например, назойливое использование авторитета науки. Тут тебе и Нобелевский лауреат Фридман, и «кривые Филлипса», и тензорное исчисление. И личный авторитет ученого — многие наши демократы дали им попользоваться. Вот энтузиаст безработицы академик Н.Амосов. Ну какое знание о вопросе дала ему его научная деятельность — хирургия сердца? Никакого. Просто ему нравится безработица, и он хочет высказаться. На здоровье! Но тогда подписывайся: гражданин Амосов (или уж Николай Амосов, эсквайр). А то ведь: академик! Ослиные уши манипуляторов так и торчат.
Глава 2
Воздействие на оснащение ума
§1. Манипуляция словами и образами
Посмотрим, на какие структуры в сознании и подсознании личности прежде всего направляют манипуляторы свой удар, чтобы разрушить психологические защиты и «подготовить» человека к манипуляции. Что надо сделать, чтобы отключить здравый смысл, вызвать сумбур в мыслях, сделать их нелогичными и бессвязными, заставить человека усомниться в устойчивых жизненных истинах?
Человек, как было сказано, живет в двух мирах — в мире природы и мире культуры, мире вещей и мире знаков. В мире культуры выделяется особый мир слов — логосфера. Он включает в себя язык как средство общения и все формы «вербального мышления», в котором мысли облекаются в слова. Язык есть самое главное средство подчинения. «Мы — рабы слов», — сказал Маркс, а потом это буквально повторил Ницше. На создание и внедрение в сознание нового языка буржуазное общество истратило несравненно больше средств, чем на полицию, армию, вооружения.
Основоположником научного направления, посвященного роли слова в пропаганде (а затем и манипуляции сознанием) считается американский социолог Гарольд Лассуэлл. Начав свои исследования еще в годы Первой мировой войны, он обобщил результаты в 1927г. в книге «Техника пропаганды в мировой войне».
Он разработал методы семантического анализа текстов изучения использования тех или иных слов для передачи или искажения смыслов («политическая семантика исследует ключевые термины, лозунги и доктрины под углом зрения того, как их понимают люди»). Отсюда было рукой подать до методов подбора слов. Лассуэлл создал целую систему, ядром которой стали принципы создания «политического мифа» с помощью подбора соответствующих слов. Работы Лассуэлла восхищают своей откровенностью. Следуя исключительно критерию
