Кубинцы по требованию США даже перестали препятствовать «лодочной эмиграции». А в США этих любителей демократии ловят и сажают в концлагерь, многих заковывают в кандалы. Держат их в Гуантанамо, и кое-кто, пытаясь убежать обратно в тоталитаризм, уже подорвался на американских минах. Но и Кубу сдали — она как бы исчезла из поля зрения.
Однако разрыв с советским проектом западные левые провели без объяснения — а оно сильно облегчило бы положение коммунистов в СССР. Разрыв, совершенный в самый тяжелый момент, стал ударом в спину. И зачем было оправдывать разрыв повторением антисоветских мифов? Достаточно было представить его как завершение этапа истории. Мол, страница перевернута, начинаем новый этап с чистого листа. И потом, раз не декларируется разрыв с «отцами» — с Торезом и Марше, с Тольятти и Берлингуэром, но производится разрыв с СССР, элементарная этика обязывает вернуть советским коммунистам долги, сделанные этими «отцами».
Но это — шутка, и дело не в обидах. Нам надо понять истоки общей болезни. А кроме того, раз уж, как говорят, КПРФ «восстановила связи с братскими компартиями Запада», хотелось бы знать, на какой идейной основе. В чём теперь заключается это «братство»?
Новые левые и «тоталитаризм»
Велик соблазн примазаться к сильному, отказавшись от своего имени, признав чужую веду. Но сейчас просто этим не обойдёшься — требуют сделать так, чтобы все вокруг, и даже ты сам, поверили в твою искренность. Ты должен создать такую правдивую нелепицу, чтобы самому же ахнуть: «Какими же мы были слепцами! Как мы плохо жили!»
Разве с нами не это произошло за последние 10 лет? Но, повторяю, проще понять на примере других. Вот, как пишут газеты, Партия демократического социализма, правопреемница коммунистов ГДР, заклеймила сталинизм и отказалась от своего прошлого — осудила «авторитарный строй ГДР». Зачем? Ведь и так партия занимает сильные позиции на землях ГДР, получила много мест в бундестаге, набирает авторитет. Говорят: сделав такие заявления, она имеет шанс стать сильной общегерманской партией. Может, так оно и есть — таковы правила игры. Но что должны при этом немецкие экс-коммунисты сломать в душах своих собственных детей?
Во-первых, им пришлось исказить, хотя бы путем умолчания, ту историческую правду о фашизме, которую как раз немцам забывать бы не надо. Любая оценка сталинизма будет лживой, если не сказать, что он означал для собирания сил на отпор фашизму — с учетом той подлости и трусости, которую проявил при этом европейский либерализм.
Когда о сталинизме рассуждает какая-нибудь Ханна Арендт из далеких Штатов, она может фантазировать как угодно и «забывать» о таких мелочах, как война (и, кстати, крематории). Но из Берлина сталинизм может оцениваться только на фоне крика «Дранг нах Остен». Когда сталинизм клеймит немец, то на нормальный язык это переводится так: «Какое безобразие, что СССР успел провести форсированную индустриализацию и построить Т-34 и «катюшу»!».
При этой схеме для немецких коммунистов неизбежен и отказ от своих духовных отцов — авторитарных отцов-основателей ГДР. А какими они могли быть, узники фашистских лагерей? Антифашист, который боролся, а не разглагольствовал в парижском кафе, сформирован борьбой, нормы которой были заданы жестокой машиной. Если быть честным историком, то надо удивляться другому — тому, что немецкие коммунисты, пройдя сквозь фашизм, не стали его зеркальным отображением. Они проявили удивительную честность. Два поколения посвятили себя строительству мирной страны. Вспомним: ведь ни Вильгельму Пику, ни Ульбрихту, ни Хонеккеру никто не смог бросить обвинений ни в коррупции, ни в незаконных репрессиях.
Да, по своему типу это были сухие и жесткие люди, непохожие на повара-любителя, душку Гельмута Коля. Люди, которые в молодости вкалывали на строительстве Магнитки, а потом сидели по тюрьмам и лагерям «по обе стороны баррикады». Многие прошли советский плен и, кстати, свою правду они вывели из очень простого, шкурного сравнения — плена сталинского и плена либерального. Антрополог Конрад Лоренц, впавший в соблазн фашизма, сам прошел наш плен, и его наблюдения было бы полезно сегодня перечитать и молодым немецким экс-коммунистам, и нашим честным демократам. Нет места на них отвлекаться, лишь одна цитата из биографии Лоренца: «по его мнению, советские никогда не были жестоки с пленными. Позже он узнал ужасающие вещи об американских и особенно французских лагерях, в то время как в Советском Союзе не было никакого садизма. Лоренц никогда не чувствовал себя преследуемым, не было никакой враждебности со стороны охраны».
Вернувшись домой, эти люди насаждали свою новую правду жестко и даже фанатично. И заставили людей работать — не было им дождя долларов от плана Маршалла, ни колоссальных «денег партии», награбленных в СССР и Европе. Наоборот, ГДР полностью выплатила нам установленные репарации — по 5000 западных марок с человека (а с ФРГ, разрядки ради, СССР получил только по 1000 марок, так что за ней еще военный должок в 280 млрд. марок, но это Горбачев простил — конечно, бескорыстно).
Отказываясь сегодня от «авторитарной ГДР», молодые раскованные коммунисты, по сути, сожалеют о том, что Гитлера разбил Жуков, а не Эйзенхауэр — тогда бы не было проблем. Их можно пожалеть. Но кто же виноват? Пусть плюнут на могилы своих отцов — чего драпали от русских, и плюнут на могилы бравых янки в Арденнах — чего драпали от немцев.
Но это — лирика. А вот чего же такого невыносимо плохого устроили в ГДР старики-антифашисты? Немцам, конечно, виднее, но и нам интересно бы послушать, для самопознания. Я много раз бывал в ГДР, имею там друзей. Приходилось слышать жалобы: иду в магазин, там только 20 сортов сыра — а за стеной на Западе 30. Так жить нельзя! Но ведь и это — лирика. Погоня за призраком.
А вот глубинная вещь, читаю в газете: на землях бывшей ГДР резко снизилась рождаемость и наблюдается небывалое явление — массовая добровольная стерилизация женщин. Причина — утрата надежды на будущее. Киньте на весы: нехватка некоторых мифических свобод и нескольких сортов сыра — и ощущение великого смысла жизни, желание материнства.
И ведь тут дело не в том, что тарелка пуста — на пособие по безработице в экс-ГДР десять профессоров МГУ могут жить. Помню, когда разбуженные перестройкой лирики побежали из ГДР за призраком сыра в ФРГ, в испанской газете поместили интересный диалог одной женщины с чиновником, который обустраивал «беженцев из тоталитарной ГДР». Женщина была довольна и помещением, и пособием, она пришла только спросить, куда ее сыну ходить на тренировки. Он учился в спортивной спецшколе, уже был мастером спорта по плаванию и нуждался в тренере высокого класса. Так вот, она беспокоилась, чтобы его не записали абы куда. И чиновник пришел в бешенство: «Всё, фрау, социализм кончился. Ваш мальчик должен сам зарабатывать деньги на тренера. Сколько заплатит, такой и будет тренер».
Почему же вспылил чиновник? Об этом была огромная статья в «Вашингтон пост» в мае 1992 г. под заголовком «Стена проходит у нас в голове» — о той духовной пропасти, которая обнаружилась между весси и осси. Полезно и нам послушать, в чем упрекают весси своих восточных братьев: осси за сорок лет привыкли жить в роскоши. Мы, мол, бьемся как рыба об лед, довольны пиву с сосиской (домику, «опелю», «мерседесу» — согласно доходам), а у них каждая сопля мечтает о смысле жизни, хочет быть чемпионом мира или хотя бы ученым. А чем же недовольны осси? Тем, что их благополучные братья оказались ужасно вульгарны — довольны пиву с сосиской (домику, «опелю» и т. д.). Да после таких признаний немцы должны памятник Хонеккеру поставить.
Я думаю, что как раз «дело Хонеккера» было тем оселком, на котором можно проверить, в чем соблазн отказа от ГДР. Что это — просто политический маневр, хотя бы и невысокого пошиба, или перескок к совсем иной морали? Я считаю, что не маневр, а полный разрыв с совестью. «Дело Хонеккера» стало, подобно бомбежкам Ирака и расстрелу Дома Советов в Москве, важным экспериментом над человеком. Было проверено, принимает ли средний человек двойную мораль.
Победа Запада в холодной войне означала, что из числа людей, защищенных нормами права и этики, были исключены побежденные. Порой даже кажется, что идеологи нарочно создают скандально странные ситуации, чтобы объединить своих подданных узами абсурда («верую, ибо абсурдно»).