то не прогневайся, – с царства долой. «Лучше-де, говорят, две-три головы потерять, чем всю армию погубить». Хоша и неверные они, эти шведские енералы и сенаторы, а разсудили – грех напрсно сказать; разсудили дельно,- добавил старик.

«Стали готовится к поединку. Швед знал, что без поединщика ему не обойтись, поэтому самому загодя еще приготовил какого-то силача, с собою, вишь, из-за моря вывез: ростом, сударь мой, чуть-чуть не с колокольню, а в плечах коса сажень.Поил-кормил его до отвала, нарочно, словно на убой, что ни лучшими явствами и питьями; а обрядили его, собаку, в кальчугу да в латы, так что и сам черт не добрался бы до его кожи.И конь под ним был не конь, а сущий слон, да и тот покрыт панцирною попонкой.Просто, сударь мой, на оказию! Как появился этот уродина перед нашею армией, так все с диву упали. Думали, что это какая-нибудь башня на колесах, а не человек. Такой был этот поединщик престрашнеющий, преогромнеющий, что и сказать нельзя.На что уж агарянские поединщики, которых наши Иваны укокошили на Куликовом поле, на что уж говорю агарянские поединщики походили на индрика-зверя, но и те, сударь мой, в подметки этому не годились. Право слово.

«Петр Первый видит, что вся армеюшка его струхнула, что найти такому чудовищу супротивника трудно; однако все-таки велел клич кликать: «нет ли де охотника?» Как же – сейчас и явились. Разослал царь по армии всех своих адьютантов, всех енералушков и всех думчих сенатурошков; и все воротились ни с чем: нет охотников, да и на поди! Петр Первый обратился к своей свите и спросил: «Из вас, господа, нет ли кого?» Ни гугу! все молчат, да старший за младшего хоронятся.

«Петр Первый не вытерпел, сам поскакал по всем полкам своим и стал вызывать охотника, а охотников нет да нет. В это самое время,- так, сударь мой, должно быть тому уж быть, – в это самое время подошел Прохор Митрич с нашими казаками и стал подле крайнего армейскаго полка. Царь лишь только узрел наших, тое ж секунду подскакал к ним, расказал, в чем дело, и кликнул:

– Нет ли охотника?

– Я охотник!- вскричал тоненьким голосом Рыжечка, и выскакал из фрунта.

«Царь взглянул на него, покачал головой, да и сказал:

– Мал!

«Петр Первый вдругорядь едет по полкам, вдругорядь кличет охотника, а охотника все-таки нет.Сверстался с нашими полками и кличет:

– Кто охотник?

– Я! кричит Рыжечка, и выскакивает из фрунта.

«Царь опять посмотрел на него, опять головой покачал, опять сказал:

– Мал!

«В третий раз царь обьехал свою армеюшку, в раз царь остановился пред нашими полками, в третий раз кликнул:

– Кто охотник?

– Я!- закричал Рыжечка и вылетел из фрунта.

«Царь призадумался, посмотрел на Рыжечку, посмотрел и на шведскаго поединщика, покачал головой, всплеснул ручками, да и говорит своим приближенным, чуть-чуть не со слезами:

– Что буду делать? отказаться от поединка, вся Европия станет смеяться; пустить этого малыша (царь показал на Рыжечку), пустить этого-заранее пищи пропало! Рыжечка тут стоит, слышит царские речи, да вдруг и говорит.

– А Бог-то что? При помощи Божией Давид победил же Галифа.

Говорит так-то Рыжечка, а сам индо дрожит: яройское сердце, значит, в нем закипело.

Царь пристально посмотрел на Рыжечку да и говорит:

– Храбрости-то в тебе, молодец, вижу, много, да силы-то, може мало: вот в чем беда! Ты взгляни хорошенько, супротив кого хочешь идти, – вон он разъезжает, а потом уже и скажи, надеешься ли победить.

А Рыжечка толкует себе одно: Давид, дескать победил же Галифа.Так от чего бы и ему, за молитвы святых отец, не победить этого супостата,- надеюсь, дескать, ваше царское величество. Только- де, говорит, позволь мне коня другого выбрать изо всех полков.

Нечего было делать, другого охотника нет; царь согласился и на Рыжечку, а пуще всего царю понравились Рыжечкины речи насчет Давида и Галифа; а насчет коня царь сказал, что дозволяет ему выбрать какого угодно, хоша бы и с царской конюшни. Но Рыжечка отказался от царского коня и сказал:

– Твои лошади, надежа -царь, только для парада хороши, а для ратного дела, не прогневайся за слово, никуда не годятся.

То-еж секунду Рыжечка бросился к казачьему фрунту и выбрал лошадь у Калмычинина. Стали переседлывать.В это время Рыжечка успел перешепнуться с Калмычинином. о чем было нужно.

– Какой обычай у твоей лошади? спросил Рыжечка Калмычинина.

– Знай сиди! говорит Калмычинин. Водам идет, огнями идет.

– Еще?

– Вилка дает. Бьешь правым нога-лева идет, бьешь левымнога- правым идет.Догадался?

Рыжечка только кивнул головой, вскочил на калмыцкую лошадь и выехал в поле.

Тут, сударь мой, встрепенулись и заколыхались обе армеюшки, и расейская и шведская. Распустили все свои знамечки.Заиграли на трубах, литаврах и на разных мусикийских органах. Потом все затихло: значит, бой скоро будет.

Рыжечка воткнул на пику шапку. Замахал над головой и подъехал к шведскому поединщику.Спрашивает его: на чем им биться, на копейцах ли булатных, иль на сабельках вострых.

Швед замычал что-то на своем телячьем языке и махнул рукой своим: вишь, он не понимал Рыжечку. И Рыжечка махнул рукой своим.Тое-ж секунду прискакали к ним два енерала: один с нашей стороны, а другой с шведской.Потребовали толмача. Толмач выслушал Рыжечку и пересказал шведскому поединщику. А тот, уродина, оперся на копье, оскалил зубы-то, да и говорит:

– По мне на чем хочешь! Хошь на кулаках, я на все согласен.

«Толмач пересказал Рыжечке. Тот обиделся и говорит.

– Коли жив будешь, приезжай к нам на Яик. Там, говорит, на кулачном бою можешь пробовать своими боками наши кулаки; а здесь, говорит, не угодно-ли померится вот этим?

«Тут Рыжечка потряс своим копейцем.

«Рыжечка опять вернулся к казачьему фрунту и переменился с одним казаком пиками. Рыжечку спросили енералы, зачем переменил копье, а Рыжечка сказал:

– Так надо!

«Рыжечка и на переговоры-то к шведу ездил с подвохом, не спроста. Сказано, Швед был весь в железе, и рожа-то у бестии завешена была железною решеткой. Однако и Рыжечка был не промах. Покуда перегаваривались, он успел осмотреть супротивника своего со всех сторон. На башке у Шведа была стальная шлычка, а по щекам и по затылку спускались железные дощечки; задня-то дощечка немного оттарлычилась, а это Рыжечке и на руку.Он тотчас смекнул, что тут, не говоря худого слова, можно запустить пику. А как у Рыжечки пика была толстовата, дупестовата, то он и отдал ее казаку, а у него взял потоньше.Значит, Рыжечка был себе на уме. Ладно.

«Перед началом боя Рыжечка, как подобает христианину и вояну, слез с коня, воткнул в землю пику, повесил на нее образ Михаила Святителя, положил семь земных поклонов и раскланялся на все четырестороны. Потом, сударь мой, оборотился лицом к востоку, сиречь в ту сторону, где наш родной Яикушка, оборотился лицом к востоку, да и говорит:

– И вы, братцы-товарищи, старики наши старожилые, и все общество наше