– Да ничего нет.

– Ты еще разок нырни.

Федор нырнул, и только голову успел из воды показать, Фрол ему:

– Ну, что?

– Что-то попадалось твердое.

Фрол командует:

– Ныряй скорее и тащи!

Федор так и сделал. Вытащил небольшой, но тяжелый-претяжелый бочонок. Степан Тимофеевич глядит на казака, смеется:

– Ну, теперь ты поживешь!

Пришел Федор домой. Открыл бочонок, глядит – глазам не верит, он полнехонек червонцев. Собрался народ, все дивятся. Узнал и сосед Агафон. Завидно ему стало.

– Ишь, сколько отвалили. Пойду-ка я к ним. Мне-то должны больше дать. Ведь я не чета Федьке, умею деньгам счет вести, каждую копейку сберегу.

И пошел. Степан Тимофеевич и Фрол у Дона стоят. Он к ним, и говорит:

– Это чего же, соседа моего оделили, а я что, в поле обсевок? Жалуйте-ка и мне казны да побольше!

Степан Тимофеевич переглянулся с Фролом и говорит:

– Видно, тебе все мало, ведь дом у тебя – полная чаша.

Агафон бородой затряс, закачал головой.

– Оно много добра-то лишним никогда не бывает.

Степан Тимофеевич усмехнулся.

– Тогда лезь в омут, там целая бочка. Бери и пользуйся, мы не жадные.

Агафон разделся поскорее, перекрестился и полез. Да так там, в омуте, и остался, утоп. Казаки его искать. Невод бросили и еле-еле вместе с бочкой выволокли. Он как за нее ухватился, так и замер, не оторвешь. Прибежала жена Агафона, причитает:

– Ох, мой Агафонушка, ох, родной мой! Меня покликал бы, вдвоем-то выкатили бы с золотом бочку. Ну, да не тужи, я по тебе сорокоуст закажу, целый год буду панихидки служить, постараюсь – быть тебе в раю! А казаков любопытство берет. Вышибли у бочки дно, глянули, а в ней одни камни. Увидала их жена Агафона и по-другому запричитала.

– Дурак ты, дурак набитый! Спасибо, я не подумала пособить тебе. Не жди себе ни дна, ни покрышки, ни сорокоуста, ни панихидок. Иди-ка в ад к чертям, они там тебя поучат уму- разуму.

Пропал домовитый казак Агафон, жадность его погубила. Ему и своего бы добра в сто лет не прожить, детям и внукам осталось бы, а он за чужим погнался.

Когда Емельян Иванович Пугачев шел на Казань, то повстречался в пути с башкирами. Увидя его, они остановились. Вперед к нему выехал молодой ловкий и статный всадник. Снял лисий малахай, говорит Емельяну Ивановичу:

– Прими меня и моих товарищей к себе!

Пугачев посмотрел на него и спрашивает:

– А кто ты такой будешь?

– Если надобно, то расскажу.

Емельян Иванович кивнул головой.

– Что же, говори!

– Отец мой служил конюхом у хана. Много у этого хана было всякого добра: и золота, и серебра, и драгоценных камней, но больше всего славился он своими копями. Ни у кого не было таких. А растил их для него мой отец. Съехались как-то раз к хану его друзья. Каждый их них стал похваляться своими богатствами. Хан сидит, слушает, а потом говорит:

– Во всем свете нет ничего дороже и лучше моих коней, нигде таких не сыщете.

Гости с ним заспорили. Хан позвал моего отца и приказал привести самых лучших коней. Отец пошел на конюшню. Он решил показать хану и его гостям трех жеребят. Эти жеребята были самых лучших кровей, хотя поглядишь, и как будто бы в них нет ничего особенного. Но отец знал: вырастут – станут красавцами конями с пышными гривами, длинными хвостами, такие быстрые, что степной ветер и тот не сможет догнать их. Вывели жеребят, гости поглядели и рассмеялись.

– Если эти паршивые жеребята у тебя самые лучшие, то каковы же остальные кони?

Разгневался хан на моего отца, не захотел слушать. Выколол ему глаза и прогнал. В насмешку отдал ему жеребят.

Отец взял их, холил, растил, и из них вышли такие кони, каких еще никогда не бывало. Позвал меня тогда отец, дал самого лучшего коня и сказал:

– Пойди, отомсти хану!

Собрал я отряд молодцев, налетели мы на ханский дворец, сожгли его, а хана убили. Думали, избавим народ от тяжкого гнета, но не тут-то было. Пришли царские солдаты, от них я и мои товарищи бежали в степь. Скрывались там, а когда дошли слухи, что ты против воевод и бар поднялся, решили просить, чтобы принял нас в свое войско. Сообща легче будет их бить.

Улыбнулся Емельян Иванович.

– Правильно ты говоришь, вместе можно любого врага осилить.

И зачислил башкир в свое войско. Они служили у него исправно и считались самой лучшею конницей.

Раньше Камышин был крепостью. И когда подошел к нему Емельян Иванович Пугачев, то все уже было начеку – солдаты в ружье, пушки все заряжены. Комендант и офицеры не думали сдаваться. Они от своих верных людей знали, что у Пугачева в обозе нет ни ядер, ни картечи, ни жеребеев. А так, с одними пиками и шашками крепости не возьмешь. Офицеры выйдут на крепостной вал, посмеиваются и кричат пугачевцам:

– У нас для каждого из вас свинцовой каши вдоволь приготовлено, поближе подходите, досыта накормим. Не то что у вас – раз выстрелить из пушки нечем.

Досада возьмет пугачевцев, бросятся па крепость, но не успеют добежать до ее вала, как по ним бить начнут картечью, да так, что волей-неволей назад повернешь.

Узнал об этом Емельян Иванович. Кликнул к себе своего главного начальника над пушками Ивашку Творогова.

– Это что же ты делаешь, почему у тебя пушкари гуляют без дела, ни одного выстрела не дали по крепости, почему ты не потешишь господ офицеров, да так, чтобы они от страха зубом на зуб не попадали?

Ивашка Творогов только руками разводит:

– Ведь нечем!

– Как так?

– Да так, когда мы брали Саратов, то все ядра, жеребей и картечь извели.