и кто другой мог появиться в этом захолустье? Типичный сельский участковый: тучный, в возрасте, с седой щеточкой усов над пухлыми губами, с мешками под глазами, а значит, любитель выпить. Взгляд пытливый, но непроницаемый. Через такие глаза в душу не заглянешь и не поймешь, что в ней творится. В общем, персонаж, как принято говорить в среде кинематографистов, характерный, с ударением на втором слоге. Подобные типы населяют телевизионные детективы: и российские, и голливудские. Им обычно до пенсии остается полгода. Вот и не делают они резких движений. Им лишь бы все спокойно было. А там заживут в свое удовольствие, занимаясь огородом и разводя всякую деревенскую живность, типа кур, уток и кроликов.

Ларин обычно предпочитал сперва выслушать, а уж потом говорить самому. Так легче сориентироваться в ситуации, понять, что на уме у оппонента.

Пожилой участковый слез с мотоцикла, поправил фуражку, осмотрел безрадостную обстановку. На его лице не было сочувствия, как не было и страха. Он привык, что форма надежно оберегает его.

– Однако, – задумчиво произнес милиционер, обращаясь в пустоту – наверняка подобного масштаба происшествия он не ожидал. А потому обычные фразы типа «нарушаем?» или «попрошу предъявить документы» были неуместны.

Ларин смотрел на участкового вполне приветливо, но пока еще не произнес ни слова. Милиционер с легкой грустью вздохнул и спросил, глядя на единственного явного славянина среди всех доступных его взгляду.

– Вы, гражданин, здесь главный?

– Я, – односложно ответил Андрей.

– Тогда отойдемте. Объяснитесь.

Участковый отвел Ларина под старую яблоню. Явно бывал здесь не раз и потому отлично ориентировался даже в темноте.

– Ну, и что молчишь? Сказать нечего? – произнес милиционер уже не слишком официальным тоном.

– Я сам, лейтенант, в милиции служил, – заговорил доверительным тоном Андрей. – Капитаном в отставку ушел, потому что с начальством не сработался. Теперь вот этим на жизнь зарабатываю. И что мне тебе, лейтенант, говорить? Ты и сам все видишь. Думаю, догадываешься. Твой участок – тебе и решать.

Участковый секунд десять присматривался к Ларину и своим милицейским чутьем понял – ему не врут. Перед ним и впрямь бывший мент, в определенном смысле свой человек. К тому же и пенсия не за горами, надо дождаться ее в спокойствии.

– Убитые есть? – шепотом поинтересовался участковый. – Только честно, как на исповеди перед батюшкой. Все равно же узнаю. Даже если в кустах закопаете.

– Мертвых нет. Только руки поломали, ребра…

Участковый прищурился и глубоко вздохнул. Он поверил.

– Это хорошо, твое счастье. Мертвые сами не ходят. А если твои архаровцы передвигаться могут, своим ходом уйдут. И мне проблем меньше, и тебе. Тебя как зовут?

– Андрей.

– А меня Михаил. Вижу, что ты смышленый и законы знаешь, раз в органах служил. Так что можешь мне не рассказывать о том, что на вас напали. Это я и сам вижу. Но только скажи по честности – оно мне надо? Меня уже эта ваша точка пересыльная знаешь, как достала? До нее раньше все тихо и понятно было. Ну зарежет жена мужа по пьяни, или внучок у деда пенсию украдет, чтобы пропить. Бытовуха одна, без всяких там извращений. Пара поджогов за год. Ничего сверхъестественного. Ты хоть сам знаешь, сколько людей в этой развалюхе, если верить регистрации, проживает? – участковый показал на покосившуюся избушку, в которой и ночевать-то было нельзя.

– Честно говоря, не знаю. Я здесь впервые, – признался Ларин.

– Ну вот. А я по должности все знать должен. С меня за это, между прочим, спрашивают. Сорок пять душ в ней прописано. И ни одной русской фамилии. Я их сам в глаза не видел. Купят халабуду за какую-то штуку баксов, а потом в ней нелегалов и регистрируют, будто живут они здесь. Закон, понимаешь ли, позволяет этим заниматься. А таких развалюх вокруг Москвы – десятки тысяч. Вот и перемножай, сколько всяких азиатов да африканцев прописывают. Потом за них отдувайся. Кто-то сам на краже попался, кого-то прирезали…

– Сочувствую. В мои времена, когда я опером работал, подобное еще не практиковалось.

Участковый снял фуражку, промокнул лоб носовым платком.

– Вот и получается, как в той загадке – без окон, без дверей, полна жопа огурцов. Это про такую вот избушку и сказано. Если бы не трактор с разбитыми стеклами, который у поселка бросили, я бы сюда и не приехал. На хрен оно мне надо? Сперва подумал – еще скирду с соломой подожгли, раз огонь полыхает. А проехал, вижу, бог миловал. Тоже твое счастье. Значит, так, учти. Если что, мне раз плюнуть – оформить массовые беспорядки. Мол, твои душманы чего-то там между собой не поделили. Это уж придумать несложно. Ну, и перемолотили один другого. Заодно и нанесли ущерб чужому имуществу. И поджог совершили. Солома-то, вижу, сгорела. И ворота в сарай выломаны. А его, между прочим, какая-то фирма у местного алкаша арендует. Сарай по бумагам даже не выкуплен.

– Понятное дело, что все таким образом повернуть можно, – согласился Ларин.

– У меня к тебе предложение, – участковый надел фуражку. – Вы тут все последствия «вселенской катастрофы» ликвидируйте, чтобы было, как раньше. Ворота, там, на место повесьте. Кровь зельем забросайте. И сваливайте отсюда. А я постараюсь на это глаза закрыть, если получится. Лады?

– Лады. И это все?

– Ты же человек сообразительный и не только на себя работаешь. У твоих хозяев на всякий форс- мажор есть НЗ… – произнес участковый и замолчал.

Андрей прекрасно понял, о чем идет речь. Ведь все жалобы участкового на свою тяжелую долю, с одной стороны, были правдой, а с другой – если бы он захотел, мог бы прикрыть эту «гостиницу». Ведь с зарегистрированных в ней сорока пяти нелегалов имел и он, и местные власти.

Ларин полез в карман и вытащил сигаретную пачку.

– Угощайтесь, Михаил. Сам-то я курить бросил, но так, для хороших людей ношу.

В глазах у милиционера появилось недоумение и обида.

– Так и я не курю. И вообще, что ты мне такое предлагаешь? То, что ты раньше в милиции служил, от ответственности перед законом не освобождает.

– А вы угощайтесь-угощайтесь, – настаивал Ларин, поражаясь недогадливости пожилого милиционера. – Всю пачку берите. Я же сказал – сам курить бросил, – Андрей приподнял ногтем крышку картонной пачки.

Наконец-то до участкового дошло, он заглянул внутрь и тут же расплылся в довольной улыбке. Вместо сигарет в пачке виднелись скрученные в трубочки четыре тысячные купюры.

– Если хороший человек угощает, можно и взять, – пачка исчезла в нагрудном кармане милицейской формы. – Эх, работенка у нас с тобой, Андрюха, – сказал участковый и сплюнул в траву. – Но делать-то ее кому-то надо. Каждый теперь крутится, как может. Думаешь, мне приятно? То-то и оно. Так что порядок тут наведи, и можешь ехать.

– Порядок наведем. Человек десять с целыми руками-ногами найдутся. Но и у меня к вам встречная просьба есть.

Участковый мгновенно напрягся.

– Мы ж с тобой обо всем договорились.

– Когда бойня началась, человек десять в лес рванули. Пока так и не вернулись. Может, заблудились, дороги не найдут. А мне утром ехать. Паспорта их при мне. Если в участок заберут – вы уж пособите, чтобы они по назначению попали, – Андрей порылся в карманах и нашел визитку Хайдарова с телефоном московского офиса. – Туда и направляйте, а то они адреса не знают. Сегодня только прилетели.

– Это не вопрос. Мне «снежные люди» в лесу не нужны.

Михаил с чувством пожал руку Ларину. Но затем его взгляд вновь сделался строгим. Он заметил, что дверца у внедорожника неестественно заломана к переднему крылу. Участковый подошел, заглянул внутрь – присвистнул, разглядывая пустую рулевую колонку, из-под которой торчали обрывки проводов. Сам руль лежал на сиденье.