громко спрашивает: — От чего освобожденные? От хлеба? От кур и гусей? От чего? — Я думаю, что от всего вместе, — отвечает подавший реплику. — Ну, то-то. Освобожде-е-н-н-ые-е… — ворчит он, продолжая шагать по комнате. Потом, повернувшись ко мне: — Написал — «в областях России»?

— Написал.

— Давай дальше. Как там было начало?..

Я читаю: «Политика Германии в занятых немецкими армиями областях России…» Он продолжает:

— «… может быть чревата большими и тяжелыми для Германии последствиями. Население городов и сел, встретившее немцев как освободителей от тяжелого коммунистического рабства, начинает сравнивать установленный немцами режим с самыми худшими годами сталинского террора»… — Он несколько раз молча проходит по комнате, потом спрашивает меня: — «Сталинского террора» — написал?

— Написал.

— Пошли дальше. «… Подпольная советская пропаганда, не переставая, твердит народу о том, что немцы пришли как завоеватели, чтобы ограбить страну и превратить ее в свою колонию… В мероприятиях немецких властей в занятых областях России русский народ видит подтверждение слов советской пропаганды и начинает…»

Документ этот ничем не отличается от тысяч и тысяч других документов, написанных в те годы русскими людьми и подаваемых вовсе мыслимые и немыслимые учреждения немецкого государственного аппарата.

Такие меморандумы писались жителями занятых областей, коллективами военнопленных, русскими офицерами «Голубой дивизии»- участниками гражданской войны в Испании на стороне Франко, простыми колхозниками, сельскими учителями, профессорами, писателями, артистами и отправлялись по разным адресам в Берлин.

Такие же заявления, но в других выражениях, писались и немцами и подавались в вышестоящие инстанции. Во всех этих заявлениях, пусть разными словами, говорилось о том, что трагические последствия проводимой немцами политики в России не заставят себя долго ждать, о том, что в русском народе можно приобрести себе верного союзника в борьбе против большевизма, о том, что большевизм может быть ликвидирован в несколько месяцев русскими руками, если такие-то и такие-то меры будут проведены в жизнь. Насчет предлагаемых мер расхождений, как правило, тоже не было, а если и были, то в самых несущественных деталях. Предлагалось, просилось, где-то наверху военного командования, будто бы даже требовалось, то же самое, что пишем и мы в этом меморандуме:

«Считаю необходимым со стороны Германии декларировать цели ведущейся ею войны, признать независимость и целостность России и неприкосновенность ее границ 1939 года… Дать русским людям возможность создать свое антикоммунистическое национальное правительство и, если окажется нужным, помочь ему материально очистить Россию от остатков большевизма…».

Люди, хорошо осведомленные о настроениях народа и о его отношении к кремлевской верхушке, называли и сроки, в течение которых эта чистка могла быть произведена. Сроки были разными, но всегда очень маленькими. Во всяком случае, как показала реакция народа в начале войны, очищение от коммунизма остальной части России могло быть произведено в несколько месяцев. С созданным российским национальным правительством Германии предлагалось заключить мир.

Один из таких меморандумов, присланный из Пскова и подписанный несколькими десятками человек, кончался оригинальнее других:

«Если германское правительство не найдет возможным удовлетворить просьбу русских людей и провести предлагаемые мероприятия (мероприятия были, примерно, теми же, что и в остальных письмах), то мы просим — обманите нас, обманите русский народ, чтобы только он мог покончить с большевизмом». Дальше следовали подписи.

Эти записки, меморандумы, обращения привозились офицерами с фронта, русскими людьми, участниками экскурсий из занятых областей в Германию и подавались в разные инстанции. Они доходили до каких-то определенных высот и потом или складывались в ящики письменных столов, или, что еще более вероятно, просто выбрасывались в корзины. Были слухи, что некоторые из них доходили и до Гитлера, в частности, по словам Фельда, был на столе у него меморандум, написанный Власовым.

Все эти меморандумы, если не вызывали перемены политики на востоке, то и не пропадали совсем бесследно. Они увеличивали число сторонников радикальных перемен в отношении к России и русскому народу среди немцев, главным образом среди военных, и усиливали их недовольство верхами партии.

Капитан Фельд был одним из таких людей, с той только разницей, что все другие носили недовольство в себе или делились им с близкими людьми, а он выдвигал все новые и новые проекты, чтобы дело сдвинуть с мертвой точки. Из этих попыток наиболее существенной было создание так называемого «Смоленского Манифеста».

Началось это в ноябре 1942 года. Он пришел однажды после визита «куда-то наверх», где еще раз убедился, что перемен никаких не предвидится и надежды на них в будущем тоже мало.

— Андрей Андреевич, есть еще одна возможность.

— Какая же? — спрашивает Власов.

— Я еще не совсем точно представляю себе детали, но в основном мой проект выглядит так: до сих пор мы пытались делать политику и потом, на основании ее, строить пропаганду на ту сторону. Не пробовать ли тоже самое в обратном порядке… Мы делаем пропаганду на ту сторону так, как будто политика уже есть. Предположим, что это дает какие-то результаты, на той стороне вызывает какие-то действия, опираясь на эти результаты, мы скорее заставим делать политику здесь. Объясню сейчас детали. На ту сторону мы сообщаем, что создан Русский Комитет, или еще лучше Русское Правительство, и от его имени призываем русский народ к борьбе против Сталина. Предположим, что это дает какой-то эффект — с нами хотят связаться, выяснить детали, условия совместной борьбы, будущие взаимоотношения с Германией ит. д. На основании этих результатов мы требуем уступок здесь. Если это будет известно командованию немецкой армии, то можно не сомневаться в том, что оно поддержит нас более решительно, чем это делало до сих пор. У меня есть основания предполагать и надеяться, что это будет именно так. Акцию мы могли бы начать сейчас же: всё, что касается пропаганды на ту сторону, вне контроля партийных и правительственных органов. Она находится всецело в руках армии.

У Власова два возражения: если с этой стороны и после обозначившихся деталей с «той» никаких перемен не последует и там, в России, поймут, что это был просто обман и пропагандный трюк, то доверие будет потеряно навсегда. Если когда-нибудь в будущем можно будет, на самом деле, обратиться с сообщением о договоре русского антикоммунизма с Германией, то этому уже больше никто не поверит и будет понято тогда как еще одна попытка обмануть. Второе: если сообщение о том, что русское правительство уже создано, перебросить на ту сторону, то в нем ни в коем случае не может быть призыва к солдатам и офицерам Красной Армии переходить сюда. Такой призыв был бы, без всякого сомнения, истолкован с той стороны как очередной немецкий фокус.

После долгих переговоров и обсуждений Власов, получив гарантии, что будет сделано так, как находит нужным он, согласился. Фельд уговорил на акцию свое начальство.

Манифест был написан. В программной своей части он мало чем отличался от опубликованного позднее, почти два года спустя. Солдаты и офицеры Красной Армии призывались к организации антикоммунистических сил. Никаких конкретных мер, по существу, не предлагалось. О переходе на эту сторону не было сказано ни слова. Манифест решено было подписать в Смоленске, чтобы иметь возможность назвать его «Смоленским». Предполагалось, что подпишут Власов, генерал Малышкин, находившийся в это же время в лаборатории, в качестве секретаря Комитета, городской голова города Смоленска и находящиеся в том же районе на формировании бригады Жиленков и Боярский.

Подписали только Власов и генерал Малышкин. Жиленков в это время переживал тяжелые дни в борьбе с командованием фронта за сохранение сформированной им бригады. Городской голова Смоленска был где-то в Германии с экскурсией, организованной немецким министерством пропаганды. В конце декабря Власов из Смоленска прочел Манифест по радио.

Все переговоры с немцами, которые приходилось вести русским антибольшевикам, напоминали шахматную игру.

Немцы хотели, под тем или иным предлогом, использовать русские силы в своих целях — будь то формирования с этой стороны фронта или ослабление сопротивления с той.