Кленов засопел и низко склонился над книгой, на страницах которой делал заметки. Молчание длилось долго.

— Иван Алексеевич, что же вы придумали?

— Секрет, сударыня моя! Извольте сначала поправиться, на работу выйти… М-да-с! Я тоже распрощаюсь с вами.

— Не скажете?

— Ни в коем случае! Я поеду сейчас и проверю себя.

— Я буду мучиться…

— До свидания, до свидания, Марина Сергеевна! — бормотал Кленов, поглощенный своими мыслями. — Спешу. Жаль, что Василий Климентьевич уезжает!.. Хотя, впрочем, это хорошо. Теперь дело в пустыне пойдет, а то там намечались некоторые затруднения. М-да!.. Василий Климентьевич все может. Итак, поправляйтесь, моя дорогая! А насчет нового плана я вам еще сегодня позвоню… Книжечку Шерца я уж возьму у вас, а то у меня здесь кое-что записано. Прощайте, дорогая!

Горбясь и прихрамывая, профессор вышел на крыльцо. Яростный ветер рванул полу его пальто. Действительность, страшная, сверхъестественная действительность налетела на него, растрепала его бороду, заставила закрыть глаза.

По ветру неслись какие-то бумажки. На противоположной стороне улицы оборвалась вывеска «Детская консультация». Какие-то люди старались укрепить ее. Ветер мешал их работе.

Прохожие пробирались вдоль стен, используя каждое прикрытие. Через улицу были протянуты канаты. Переходя мостовую, люди держались за них. По знаку светофора канаты опускались, и через них переезжали машины.

Окружающая обстановка вернула профессора Кленова к действительности, в которую он с трудом заставлял себя верить. Когда он разговаривал с людьми, бывал в своей комнате, обедал, спал, ему не хотелось верить в грядущую гибель человечества. Как ученый он боролся с катастрофой, отдавая этому делу все силы, но в глубине души не мог допустить, что на Земле прекратится жизнь.

Книга Шерца взволновала его.

— М-да!.. Однако это так. Исчезнет кислород, правда, не вся атмосфера, как в книге доктора Шерца, но все равно жизнь на Земле прекратится… — Профессор поежился.

Шофер оглянулся, думая, что Кленов обращается к нему. Профессор замолчал, сердито уткнувшись в воротник. Он думал о «Пепле грядущего»…

«Разве может прекратиться жизнь на Земле? Не этого ли боялся всю жизнь профессор Вонельк? Может ли людской разум уничтожить сам себя? Главное, чего не знал и не понимал профессор Вонельк и что уяснил его старый преемник, это то, что в мире действует не только злая воля ничтожной части людей, но и коллективный разум человечества. М-да!.. Мировая катастрофа, якобы угрожавшая и существованию цивилизации и самой жизни на Земле, годами висела над людьми. Ядерная война, неизбежные якобы взрывы атомных и водородных бомб, губительная, смертоносная радиация рассеянного после взрывов в атмосфере изотопа кобальта — все это должно было окончательно убить в людях веру в будущее. И многие люди действительно теряли голову, как готов был ее потерять в свое время профессор Вонельк. Но лучшая часть человечества, о которой он забывал, которую не брал в расчет, эта часть человечества поняла, что мировая катастрофа, если она грянет, может привести лишь к гибели строя, ее породившего, а не всех живущих на Земле. Коллективный разум людей, объединенных борьбой за будущее, помешал разразиться атомной катастрофе. Но разразилась другая, также вызванная стремлением капитализма к войне и истреблению, также грозящая теперь существованию жизни на Земле. Против такой угрозы в закономерном противодействии снова восстал коллективный разум лучшей части человечества. Угроза миру должна быть предотвращена… А если она будет предотвращена, уцелеет ли на Земле то старое, что породило угрозу всему живому, что готовило миру гибель? Простит ли простой человек Земли этому старому его великие преступления? Однако ничто не приходит само собой. Чтобы усмирить пробужденную стихию, надобно напряжение всех людских сил, как на пожаре».

— М-да! Пожар заливают водой… Ураганный туман доктора Шерца! — сказал вслух Кленов. — Любопытная мысль, но она нуждается в проверке.

Шофер снова недоуменно оглянулся.

В последние месяцы жизни Земли эфир неистовствовал. Радио убеждало, пугало, веселило, рекламировало. Правительства успокаивали; церковь подготовляла несчастных к переходу в лучший мир, отвлекала от каких-либо эксцессов; капитал уговаривал рабочих продолжать работу. На волнах эфира мчались неистовые проповеди, лихорадочные джазы и нудные лекции.

Но все-таки это была жизнь! Через эфир чувствовался мир — многоликий, многоголосый, кричащий на всю Вселенную, что он еще жив.

Вот почему старый моряк дядя Эд установил на своем боте радио. Носясь вместе с четырьмя такими же, как он сам, старыми морскими волками по волнам, сквозь вой и свист ветра он хотел слышать жизнь, хотел знать, что в вечном океане тонет еще не последний человек!

Бот несся без цели, без направления, только ради того, чтобы плыть, — таково было желание старых моряков. Им невмоготу было на суше, где надо было бессмысленно ждать смерти, не видя ее приближения, не имея возможности бороться с ней. Нет, лучше волны! Дядя Эд с товарищами искал бури, чтобы встретить смерть лицом к лицу, а не ждать ее месяцами!

И, распустив белый парус, бот плыл со своей странной седой командой, в буре, в шторме находя покой…

Ходить по палубе было трудно даже старым морским волкам. Приходилось цепляться за борта. Но не от качки, конечно! Просто по непонятной причине у всех кружилась голова, а в ушах стоял давящий, нестерпимый звон, заглушавший даже неумолчный вой ветра. Он вползал в голову, сверлил мозг, отдавался в затылке одуряющей болью. Напрасно дядя Эд старался заглушить его, тер руками уши, подходил к старому медному колоколу и звонил тревожно, громко и долго… Шум, растущий, злобный, разрывающий череп, заглушал собой все.

Одно лишь средство против нестерпимого шума нашёл дядя Эд. Надев наушники, он бесцельно метался по эфиру, как бот его метался по океану.

Кто-нибудь из стариков, заглянув в каюту, спрашивал:

— Хэлло, старина! Живут ли еще на суше?

Дядя Эд умудрялся настраиваться сразу на несколько станций, чтобы в уши ему на разных языках кричал весь мир. Слушая все сразу, дядя Эд весело кричал:

— Гей, старина! Придётся нам еще поплавать! Пусть не найдется мне на дне океана местечка, если мир еще не живет!

Но особенное удовольствие доставляло дяде Эду находить одну странную станцию. Волна ее действовала на него успокаивающе.

Поймав ее, он созывал всех своих стариков и, не снимая наушников, под мерный назойливый звук неизвестной передачи начинал рассказывать свои приключения.

Однотонные, мерно следующие друг за другом звуки на короткое время вытесняли собой шум из головы. Забывалось проклятое разрежение воздуха.

Но если волна терялась, дядя Эд обрывал свой рассказ. Тогда невыносимый шум с удвоенной силой врывался к нему в уши. Старик судорожно вертел ручки приемника, но волна не возвращалась.

— Лево руля! — кричал взбешенный шкипер.

Он уже знал, что волна не исчезла бесследно: ее можно найти, стоит лишь порыскать по океану.

Старики охотно подчинялись дяде Эду. Не все ли равно, куда плыть, что искать! Лишь бы плавать!