ответить. Так ты уж не теряйся, подсказывай с ходу, и чтоб я на все их бестолковые вопросы толковые ответы дал.

– Сделаем, я же вас никогда не подводил, Александр Михайлович.

– И слов только этих, заумных, подбрасывать мне не надо. Их простой народ не понимает и не любит тех, кто их с экрана говорит. Понял? Я же не профессор какой-нибудь, а власть. Чтоб коротко и понятно, по-народному было, доходчиво – что для слесаря с автобазы, что для бабки в кедах. А то, знаешь, слово не воробей, вылетишь у меня в два счета.

Губернатор заметно нервничал. Одно дело, когда с тобой работают свои прикормленные журналисты. Тогда все вопросы отфильтрованы, а ответы на них заранее написаны референтом. Да и выходишь не в прямом эфире, а в записи. Теперь же предстояло со своей проверенной командой телевизионщиков войти в чужой останкинский прямой эфир. Для столичных журналюг губернатор не такая уж и большая птица, могут и в неудобное положение загнать. Но подстраховался Радьков солидно. Малоприметный наушник затаился в ухе, готовый в любой момент прийти на помощь, а теперь перед губернатором устанавливали и телесуфлер, такой же, какой ставят перед дикторами новостей. На экран можно было заводить из аппаратной ПТС заранее подготовленный текст.

– Репетнём? – осведомился губернатор. – Заводи свою шарманку.

– Мигом, – и референт связался с телеаппаратной, расположенной в кунге «КамАЗа». – Заведите текст выступления на суфлер, – попросил он.

По экрану поползли строчки из огромных, с кулак величиной, букв.

– Москва, здравствуйте, – зачитал губернатор с экрана первую строчку.

– Потом они вас спросят о том, как обстоят дела в области с пожарами, – подсказывал референт. – Сам вопрос я не записывал, вы его не увидите. А ответ – вот он, через интервал выскочит, просто прочитаете его. Если какой форс-мажор, я вам через наушник подскажу.

– А что это там такое – черточки какие-то? – Губернатор показал на ползущие по экрану строки.

– Это я ударения на всякий случай расставил.

– Правильно мыслишь. Система понятная и действенная, как в караоке. Значит, ты в аппаратной сидеть будешь на связи?

– Да, время уже. Пойду к нашим.

На эфирном мониторе уже шла телепередача. Пока в телемосте принимали участие только чиновники федерального уровня, но уже показали и людей на площади в областном центре, и даже здание губернской администрации, сделав акцент на освещенных окнах кабинета губернатора. Намек был прозрачен – глава области не дремлет, даже в такое позднее время он на службе.

– Вот. Все правильно, климатолога теперь останкинские журналюги в эфир запустили – западного, а по-русски говорит, – комментировал сам себе разнервничавшийся губернатор. – Он им про глобальное потепление, парниковый эффект задвигает. Во-во, во всем промышленно развитые страны виноваты со своими выбросами. Вот и засуха из-за этого началась, и жара, и леса по всему миру горят, а не только у нас. Толковый мужик, все правильно разложил.

– Александр Михайлович, скоро в эфир выходим, – подсказал через наушник референт.

Ассистентка режиссера уже стояла рядом с оператором и подавала знаки Радькову. Тот приосанился, и когда ведущий в Москве объявил о том, что сейчас будет прямое включение из области, откашлялся в кулак, выждал, пока на экране появится его изображение, и солидно произнес:

– Москва, здравствуйте, – после чего державно насупил брови и уперся взглядом в объектив камеры, но тут же спохватившись, опустил взгляд чуть ниже, на экран телесуфлера.

– Александр Михайлович, Москва этим летом задыхается от дыма, – обратился к губернатору телеведущий из студии в Останкино. – Не секрет, что первые пожары начались именно у вас. Наши зрители присылают свои вопросы по Интернету в режиме реального времени. Вот один из них. Возможно, сумей вы вовремя ликвидировать пожар в заповеднике, огонь бы не перебросился на соседние области?

Радьков был готов и к ответу на такой вопрос – вернее, к тому, чтобы нанести контрудар ниже пояса. Референт зря свой хлеб не ел. Радьков принялся читать бегущую строку:

– Во-первых, связи между нашими пожарами и в соседних областях нет никакой, кроме жары. Во- вторых, прежде чем отвечать на такие вопросы, заданные людьми, которые не выезжали на место событий, у которых не трещали на голове волосы, когда огонь вплотную приближался к ним, я хотел бы предложить доморощенным экспертам вместе со всем народом почтить символической минутой молчания память настоящего героя, возглавлявшего управление МЧС нашей области, полковника Точилина Серафима Прокоповича. Он погиб в борьбе с огнем, пытаясь сперва спасти обреченную деревню, а затем вывести из огненного ада своих подчиненных. Я уже ходатайствовал о представлении его к званию Героя России.

Радьков состроил скорбную мину, замолчал, приложил руку к сердцу и картинно склонил голову, поминая людей, погибших, если не по его собственной воле, то с его согласия. Вынужденно замолчали и те, кто находился в Останкино. Предыдущее ерничанье ведущего поблекло перед лицом реальной смерти конкретных людей, сгоревших живьем в пылающем лесу. Первый раунд телемоста Радьков выиграл вчистую: на каверзный вопрос не ответил и перевел разговор в выгодную для себя плоскость.

Внутри просторного кунга ПТС областного телевидения царило напряжение. Референт даже рот держал приоткрытым, боясь пропустить момент, когда Радькову понадобится помощь. Он хотел подбодрить губернатора какой-нибудь репликой, типа: «так держать», но боялся, что тот тут же ляпнет ее в эфир. Режиссер вытянул ноги, закинул руки за голову и мечтательно произнес, глядя в эфирный монитор:

– А ведь смотрится, подлец, смотрится.

К закоренелому цинизму акулы голубого экрана начальство уже давно привыкло, а потому ему и прощались подобные слова по отношению к руководству области. Все, находившиеся в передвижной эфирной аппаратной, были сейчас заняты делом, боялись допустить ляп в прямом эфире, а потому никто даже не повернул голову, когда входная дверь кунга закрылась. Режиссер бросил через плечо, не снимая рук с пульта переключения камер:

– Какая сука дверь закрыла? Жара такая, что задохнемся в этой консервной банке. Не ПТС, а собачья пещера.

– Всем оставаться на местах, ничего не делать и не говорить, – раздался спокойный и тихий голос.

Только теперь телевизионщики заметили, что у них появились «гости». За спинами сидевших возле пультов стояли двое: мужчина и женщина. Джинсы, облегающие черные куртки, нижние части лиц прикрыты банданами, из-за чего терялось даже выражение глаз. С одинаковой вероятностью можно было допустить, что лица «гостей» перекошены от злости, или же на них блуждают милые улыбки. Стволы двух пистолетов с глушителями медленно поворачивались.

– Ой... – выдохнула практикантка. – Как в кино.

В здешних местах отродясь не видали настоящих террористов.

– Как в новостях, – поправил ее Ларин и шагнул к референту, снял с его головы гарнитуру и выверенным движением сломал ее, разделив наушник и микрофон, превратив тем самым средство связи с губернатором в никому не нужный хлам.

– Все находящиеся здесь микрофоны связи включаются только при нажатии кнопок на их подставках? – не столько спросила, сколько утвердительно произнесла Маша.

Режиссер с готовностью кивнул и промямлил:

– Только так. Они нас сейчас не слышат. – Он показал на экран эфирного монитора, на котором все еще длилась затянувшаяся минута молчания.

– Ну, так вот и держите руки от этих кнопок подальше, – предупредила Маша.

Ларин тем временем склонился к видеоинженеру и протянул ему свою флешку.

– Заведешь с нее новый текст на телесуфлер губернатору – и смотри, не напортачь.

Флешка заняла место в порту компьютера, заморгала. На дублирующем экране мигнул старый текст и появился новый. Первые его строчки практически не отличались от прежних. Видеоинженер вопросительно глянул на Ларина, тот вручил ему кассету от видеокамеры.

– Вставляй ее в плеер. Выдашь в эфир, только когда я тебе скажу. И никак иначе.

Видеомагнитофон проглотил кассету, зажурчал пленкой и остановился, высветив на мониторчике тайм- код «00-00». На экране замер, подрагивая, титр: «ОПЕРАТИВНАЯ ВИДЕОЗАПИСЬ».