– Ничего, это пройдет, – кивнул Сахарный.

Во время вчерашнего осмотра его плечо было признано здоровым, так что завтра седому солдату предстояло покинуть госпиталь и снова отправиться туда, где раны не лечат, а получают.

В коридоре послышались возбужденные голоса, скрипнули дверные петли, и через порог ступил высокий человек в белой мантии.

– Мир вам, во имя Единого, – мягко проговорил он, покачивая головой, и блики забегали по выбритой макушке.

– Это отец Евгениуш, – из-за плеча служителя выглянула сердитая Жанна. – Он пришел позаботиться о ваших душах.

– Истинно так, – обладатель белой мантии поставил на пол большую и тяжелую на вид сумку. – Скажите мне, дети мои, часто ли вы вспоминаете о Единой Воле, что направляет помыслы и события? Не забываете ли молиться, очищать сердце пред Ликом Единого?

Роберт смущенно потупился. Последний раз он молился еще на Земле, когда перед отправкой на войну их завезли в главный нанкинский храм, а с тех пор на религиозные мысли просто не было времени.

Трудно думать о душе, когда тебя пытаются убить.

– Вижу, что сердца ваши зачерствели от боли и ненависти, – служитель чуть заметно нахмурился. – Но ничего страшного, ведь сказано в Книге Освобождения – ненавидящий Единого да обретет путь к нему, любящий да заблудится в любви своей…

– Грешен я, отец, клянусь трилистником, – проговорил Конноли. – Убивал…

– Любой солдат может сказать то же самое, – служитель неожиданно рассмеялся. – Если желаешь поговорить наедине, сын мой, то я буду готов выслушать тебя после вечерних процедур. Это касается вас всех.

И отец Евгениуш обвел обитателей палаты взглядом, теплым, спокойным и очень добрым.

– Что до остального – не буду утомлять вас длинными речами, – услышав это, Сахарный вздохнул с облегчением. – Но на первом этаже с сегодняшнего дня начнет работать храм, и я буду служить там каждый день в соответствии с указаниями Комиссии Единства. Приходите.

– Обязательно, святой отец, – кивнул Роберт.

– Вот и хорошо, – отец Евгениуш наклонился к своей сумке, щелкнул застежкой. – А это вам подарок, чтобы вы не скучали. А то тоска разъедает душу не хуже ржавчины…

К удивлению Роберта, из сумки оказался извлечен не экземпляр Девятикнижия в подарочном издании, а самый настоящий телевизор, маленький и плоский, похожий на поднос.

– Вот, во славу всех Святых и Пророков, – проговорил служитель, прилепляя телевизор к стене.

Чмокнул вакуумный крепеж и полупрозрачный прямоугольник повис, точно муха.

– Да будет с вами мир Единого и благость его, – заметил отец Евгениуш, подхватил сумку и вышел в коридор.

– Хороший подарок, – заметил Конноли. – Только что транслируют на этой планете? А ну показывай! Настройка, каналы…

Телевизор, повинуясь голосовой команде, заработал. Экран осветился, пошел цветными пятнами, из динамиков полился мужественный голос:

– …на Эброне. Полчища врагов продолжают атаковать позиции наших солдат, но они не желают отдавать ни метра политой потом колонистов земли!

– Красиво говорит, – заметил Сахарный. – Только врет, без вопросов. Какие полчища? Форсеров много меньше, чем нас.

С небольшим опозданием появилась картинка – пейзаж изуродованного боями города.

Среди развалин возвышались редкие уцелевшие здания, виднелись столбы дыма и огрызки, оставшиеся на месте деревьев, на мостовой зияли выбоины. Бесстыдно раззявив пасть, валялся собачий труп.

– С нами согласился побеседовать один из доблестных защитников Эброна, сержант Юджин Хопкинс! – объявил диктор.

Изображение чуть сдвинулось так, чтобы собачий труп ушел из кадра, и на экране появилась круглая, точно блин рожа, украшенная сизым носом и парой бегающих глаз.

– Что вы можете нам сказать, сержант?

– Ну… мы… э, – лицо Юджина Хопкинса от умственных усилий побагровело, став похожим на свеклу- мутанта, переходящий в залысины лоб пошел морщинами. – Не отдадим ни пяди земли этим… ну… э… чудовищам!

Камера чуть отодвинулась и стала видна размещенная на грудном щитке эмблема – две переплетенные между собой молнии, темная и светлая.

– Корпус «Зевс», – заметил Сахарный. – Командиры с Земли, рядовой состав почти весь с Олимпа…

– Откуда ты знаешь? – удивился Роберт.

– Я там служил.

Изумление Роберта возросло. До сего дня сосед по палате ни разу не упомянул о том, что было с ним до попадания в госпиталь, а когда начинались разговоры-воспоминания, он просто отворачивался к стене.

Сержант Юджин Хопкинс продолжал вещать что-то о славном пути собственной боевой части, но слушать его речь, явно написанную кем-то другим, никогда форсеров в глаза не видевшим, было тошно.