мы спускаемся в мрачную долину смятения». Действительно, штаты перестали рассматривать конгресс даже как совещательный орган, из 91 члена на заседаниях было не более 25, Делавэр и Джорджия решили, что посылать своих представителей в конгресс — пустая трата денег.

То, что государство, еще не став на ноги, разваливается, не вызывало сомнений. Штаты начали возводить друг против друга тарифные стены, приступили к бездумной эмиссии бумажных денег. Да, вздыхал Вашингтон, США похожи «на молодого наследника, который несколько преждевременно вступил в права большого наследства». Множились советы, что нужно сделать для спасения страны. Вновь пошли разговоры, ненавистные Вашингтону. В августе 1786 года он пишет: «Какие удивительные изменения могут произойти в считанные годы! Мне говорят, что ныне даже уважаемые люди без ужаса говорят о монархической системе правления. Размышление, затем речь, отсюда до действия часто один только шаг. Но роковой и громадный! Какой триумф для наших врагов — их предсказания оправдываются! Какой триумф для сторонников деспотизма обнаружить, что мы не способны управлять сами собой и система, основанная на равной свободе, просто идеал и ложна! Молю бога, чтобы своевременно были предприняты мудрые меры, дабы предотвратить последствия, которых мы имеем все основания опасаться».

Об этих мерах уже хлопотали влиятельные и консервативно настроенные люди — А. Гамильтон и Д. Мэдисон выражали их мнение. Ясно обозначилось стремление изменить «Статьи конфедерации», оформить централизованную власть. В противном случае имущие классы опасались того, что они именовали «анархией», а в действительности — возобновления революции, осуществления на практике торжественно декларированных принципов «свободы». Если хаос в хозяйственной жизни больно бил по карману людей состоятельных, то что говорить о неимущих! Ими быстро овладевало отчаяние, а виновники, спекулянты и богачи, были не за океаном, как в период войны.

По приглашению Вирджинии в сентябре 1786 года в Аннаполисе собрались представители пяти штатов, остальные не откликнулись. Им предстояло обсудить вопросы торговли и, добавили посланцы Нью- Джерси, «другие важные дела». Гамильтон, приехавший из Нью-Йорка, и вирджинец Мэдисон быстро увели толковище от обсуждения торговли (в любом случае пять штатов ничего не могли решить за конфедерацию) в сторону критики пороков существовавшей системы правления. Они убедили собрание пригласить все штаты на конвент в мае 1787 года для изменения «Статей конфедерации». Вирджинцы открыли список своих делегатов на предстоявший конвент именем Вашингтона, хотя и не озаботились получить его согласие.

Было самое время — осенью 1786 года вспыхнуло восстание Шейса. Ветеран войны за независимость, отставной капитан континентальной армии Даниел Шейс возглавил недовольных фермеров и ремесленников Массачусетса. Чаша терпения бедного люда переполнилась — бесконечные притеснения судов, изъятие за долги земли, скота, а для обанкротившихся — долговая тюрьма. Массачусетцы, затвердившие великие принципы войны за независимость, сопоставляли их с действительностью. Выходило, что они сражались и страдали ради бесстыдных спекулянтов. Восставшие начали с нападений на суды, сжигая дела о взыскании долгов и освобождая должников из тюрем. В Уорчестере Шейс с сотней сторонников силой помешал открыть судебную сессию. Ополчение, вызванное для разгона бунтовщиков, перешло на их сторону. С величайшей быстротой восстание распространялось по Массачусетсу. Власти были повергнуты в панику, губернатор отказался от своего поста.

Цепенящий страх заползал в сердца имущих, круги от происходящего достигли Маунт-Вернона. Вашингтон жадно читал газеты и письма, сообщавшие о том, что уже перестало быть новостями. «Ради бога, — пишет Вашингтон одному из своих корреспондентов, — скажи мне честно, в чем причина волнений, происходят ли они от распущенности, являются результатом подстрекательства англичан через тори или проистекают из действительных несправедливостей, которые можно исправить? Если верно последнее, тогда почему затянули их исправление и довели до такого возмущения людей? Если же верно первое, тогда почему не была немедленно употреблена власть?»

Военный министр Нокс, посланный конгрессом в западный Массачусетс, сообщил Вашингтону — восставшие жалуются на тяжесть налогов, но это не истинная причина, «ибо они либо совсем не платили налогов, либо платили ничтожно мало. Они видят слабость правительства, ощущают свою бедность по сравнению с зажиточными и собственную силу, они преисполнены решимости употребить последнюю, чтобы выправить первое». Они хотят «ликвидировать все долги, общественные и частные», заставив принимать бумажные деньги наравне со звонкой монетой. Их кредо: «Собственность США была защищена от захвата Британией совместными усилиями всех и поэтому должна быть общей собственностью всех. Противящиеся этому кредо являются врагами равенства и справедливости и должны быть стерты с лица земли». Нокс считал, что пятая часть населения нескольких графств Массачусетса стоит за восставших, а их активные силы оценивал в 10–15 тысяч человек, то есть больше, чем обычно имела континентальная армия в годы войны.

Восставшие хотели захватить континентальный арсенал в Спрингфилде, где было до 15 тысяч мушкетов «в отличном состоянии», вооружиться и идти осаждать Бостон. Охрана арсенала несколькими жестянками картечи отбила восставших. Они рассеялись по Массачусетсу, продолжая громить суды и толковать о равенстве. Вашингтон переслал письмо Нокса Мэдисону, последний дал еще более пессимистическую оценку обстановки. Он настаивал, что конечный итог эксперимента с демократией в Америке — насильственный захват собственности беднейшими классами. Вашингтон считал, что в Вирджинии пока «царит спокойствие», но «горючий материал есть в каждом штате». Он с величайшей тревогой отметил: среди бывших офицеров, товарищей по оружию распространяется убеждение — только «Общество Цинцинната» может стать противовесом восстанию Шейса. Вашингтон получил приглашение на очередное ежегодное собрание общества в Филадельфии, намеченное на первый понедельник мая 1787 года. Он ответил, что не приедет, равно как не считает возможным переизбираться президентом. Пуще огня он боялся обозначившейся тенденции — ответить экстремизмом на противоположном конце политического спектра экстремизму, охватившему Массачусетс.

В воздухе носились различные идеи — Штебен по негласному поручению президента конгресса Н. Горхэма обратился к принцу Генриху Прусскому с просьбой ответить, не хочет ли он стать конституционным монархом в США. Конечно, шансы Генриха были ничтожны, но само обращение — показательный симптом смятения правящих классов. От имени конгресса друзья убеждали Вашингтона покончить с затворничеством, поспешить на север, и, как писал ему Г. Ли, «ваше безграничное влияние... ваше появление среди смутьянов может привести к примирению». Вашингтон на ряд обращений в таком духе сухо ответил: «Влияние — не правление». Если восставшие имеют законные причины для недовольства, устраните их. Если таковых нет, «немедленно употребите силу правительства».

Власти штата собрали наконец ополчение — 4,5 тысячи человек под командованием генерала Линкольна, которое было снаряжено на пожертвование бостонских богачей. В начале 1787 года восставшие были рассеяны. 13 руководителей во главе с Шейсом схвачены и приговорены к смертной казни, но вскоре амнистированы.

Ликвидация восстания отнюдь не успокоила людей состоятельных. Они благословляли решительных бостонцев, но помнили: когда конгресс попытался собрать континентальные войска и направить их против Шейса, законодатели в обращении к штатам не решились назвать истинную причину — они писали, что солдаты нужны-де для войны с индейцами. Пламя восстания в Массачусетсе, по всеобщему мнению, было только притушено. Южная Каролина и Род-Айленд стояли на пороге взрыва, ибо причины, поднявшие на борьбу массачусетцев, существовали в этих, как, впрочем, и в других штатах.

Вашингтон, недоумевая, почему зловещее восстание было подавлено с «небольшим кровопролитием», терзался опасениями за будущее. Он был не одинок. Мэдисон выразился точно — недовольство распространяется, страна идет «к какому-то ужасному кризису», с точки зрения правящих классов, разумеется.