палатами народов!). Они существуют для одного народа, независимо от того, где внутри России проживают его представители, – этим они принципиально отличаются от законодательных собраний национальных республик, существовавших в России с 1991 по 2008 год, где выражалась позиция только той части нации, которая проживала на этой территории (а в Москве татар, например, часто жило больше, чем в Казани), к тому же смазанная позицией нетитульных наций республики.

Продолжая пример татар – сейчас нет Республики Татарстан (как, впрочем, напоминаю, и любых других территориальных образований), но есть палата татарского народа России, которую избирают только избиратели-татары со всей страны. Она принимает законы по соответствующим Конституции предметам ведения, причем в отличие от Законодательного собрания бывшей Республики Татарстан она занята только этим, не тратя большую часть своего времени и сил на дележ бюджета (земские бюджеты принимают и исполняют земства, и само собой там, где по факту преимущественно проживают татары, бюджет делят в основном их представители). Поскольку эти законы относятся только к татарам, то, естественно, существуют татарские суды; такие национальные суды входят в систему земских судов наравне с окружными. Законодательство, отнесенное к национальному, включает в себя достаточно многое: все семейное законодательство, основную часть трудового, основную часть социального и т. п.; сейчас в России идет оживленная дискуссия о том, не передать ли туда и часть контрактного права, поскольку оно в большой степени опирается на различающиеся национальные традиции. Разница национальных законов между собой и рамочным общеимперским законом (тогда, когда он есть) весьма велика: достаточно сказать, что семейные кодексы многих народов России разрешают официальное многоженство. Естественно, если женятся представители разных наций, они должны договориться о том, какой (по национальности и, следовательно, по законодательству) будет их семья – или же один из брачующихся примет национальность второго, что в реальности бывает не реже. Более или менее такие же договоренности достигаются при найме человека или артели, если они другой национальности, чем работодатель.

Кстати, национальное устройство Российской Империи отличается от такового в Российской Федерации и Российском Союзе еще в одном – там не было Русской Республики, а в Империи есть общеимперская Палата русского народа – если бы ее не было, это вызвало бы недовольство не только и не столько русских, сколько остальных, потому что означало бы формализацию особого статуса русских. (Напоминаю вам, дорогие соотечественники, что понятие «русский народ» включает и малороссов, и белорусов, причем они вовсе не являются маргинальной его частью – напротив, малороссы, в том числе в национальных вопросах, пожалуй, наиболее активная часть русского народа.) Правда, Палата русского народа не слишком активна: русские ассоциируют себя с Империей в целом и поэтому даже в той сфере, которая отнесена к ведению национальных палат, предпочитают не принимать свои русские законы, а пользоваться рамочными общеимперскими; эта ассоциация проявляется и во всем другом – в приведенном примере с татарским мальчиком русские соседи приехали бы к нему почти с той же готовностью, что и к своему русскому. В этом, кстати, особенно зримо проявляется «особость» положения русских и русского в Российской Империи – «особость» не в формальном статусе или тем более в каких-то привилегиях, а в самоидентификации.

Надеюсь, вы поняли из вышеизложенного, дорогие соотечественники, в чем заключается базовое отличие национальной политики Империи от таковой в нашей Федерации – отличие, которое в большой степени и составляет принцип национализма: Империя не стремится к ассимиляции и унификации народов в «плавильном котле» и не поощряет ее. Можно было бы заподозрить Россию в лицемерии – дескать, на словах национализм, а на деле унификация, – но это никак не вяжется с реальностью. Если бы российская власть на самом деле хотела ассимиляции нерусских народов, ей следовало бы убрать из паспорта графу «национальность», а точнее, таковую просто не вводить – ее не существовало еще в 2012 году. Ведь какая-то часть любого народа в этом случае точно будет объявлять себя членом народа государствообразующего – это факт, потому что для многих «необозначенное» означает «непредставимое». И никак нельзя сказать, что государство пошло на введение этой графы ради облегчения дискриминации, – не только потому, что никакой дискриминации нет, но еще и потому, что уж если государство решит дискриминировать, то у него всяко есть необходимая информация о его гражданах. А в плане бытовой дискриминации вообще не важно, что написано в паспорте – никто туда не заглядывает. Вот и получается, что это явно антиассимиляционная мера, одна из многих. Притом Империя на этом не остановилась: в 2036 году, в правление Михаила Усмирителя, был принят закон, по которому родители выбирают для человека имя (или он сам, если меняет его во взрослом возрасте) исключительно из имен своей национальности. То есть французы могут назвать своего сына хоть Жаном, хоть Жаком, но не Иваном или Яковом – как и русские не могут назвать сына Полем или Морисом. «Не нарушает ли этот закон принципов личной свободы и невмешательства Империи в частную жизнь, вами же провозглашаемых?» – спросил я начальника отдела семьи Имперской канцелярии социальной политики Николая Тимофеева – кстати, одного из весьма немногих земцев на должности такого ранга. «А можете ли вы у себя в Американской Федерации, господин душ Сантуш, – ответил он мне вопросом на вопрос, – назвать сына женским именем, например Вероникой?» Я растерялся – мне такое никогда не приходило в голову, – но вынужден был признать, что, наверное, это не разрешат. «Ну а национальность – такое же неотъемлемое свойство человека, так же записанное в его генах, как пол, – продолжил Тимофеев. – Так что же вас удивляет?» – «Но пол можно сменить», – упорствовал я. «Ну так и национальность можно сменить, у нас в стране это как раз максимально формализовано», – отвечал собеседник. Так что Закон «Об именах» – действительно просто еще одна из антиассимиляционных мер, но антиассимиляционных по-имперски: ассимиляция разрешена и формализована, но она должна быть осознанной и явной для окружающих, а не ползучей. В этом случае Империя теряет члена одного из народов, но приобретает члена другого – а в обратном случае приобретается безродный космополит, что неприемлемо. Потому что человек тем лучший гражданин Империи, чем большим количеством корней и нитей – неважно, каких именно, – он связан с социумом; если речь идет о национальном аспекте, то со своим народом.

В общем, в национальных вопросах особенно четко проявляется двухуровневая российская философия: есть общество, а есть Империя. Первое регулирует жизнь, а вторая – дух, и имперская власть старается не вмешиваться в жизнь общества, в частности национальную. А поскольку в закрытом, «автономном» государстве нет подпитки от внешнего разнообразия – а оно есть источник любого развития и потому необходимо как воздух, – власть всячески поощряет разнообразие внутреннее. Но сама имперская власть в своей деятельности понятия национальности не имеет: у членов служилого сословия нет другой родины, кроме Империи, и другого племени, кроме опричнины.