бунтах и т. д. Но в наше время Империя считает, что серьезное ущемление личных прав гражданина по сговору должностных лиц – а иначе оно произойти просто не может – равносильно по степени опасности для государства мятежу. Потому что если чиновник знает, что он может безнаказанно нарушать одни законы и порядки Империи, то дальше он непременно начнет нарушать и другие. Поэтому если, например, при обходе тюрьмы (СИЗО или каторги) надзирающим прокурором кто-то из заключенных выкрикнет «Слово и дело!», он будет немедленно вывезен им из тюрьмы и допрошен; и если заключенный сам попросит технодопрос и окажется невиновен, то его не просто освободят – реакция властей действительно будет равнозначна раскрытию попытки государственного переворота, не меньше. Российская государственная машина безжалостна – но она безжалостна в равной степени и к «своим». Империя не терпит от своих граждан отступлений от установленных ею порядков, но она не терпит этого и от своих функционеров. «Велено сажать – сажайте, велено выпускать – выпускайте» – в этой на первый взгляд архаичной и бездушной формуле заложено русское представление об отсутствии произвола властей: император далеко и высоко, а вот у мелкого начальника могут быть и счеты с вами, и другие интересы, далекие от законных и общегосударственных, и потому пусть он лучше не имеет особой воли в своих решениях. Пусть будет в страхе перед имперским начальством, и пусть существуют специальные механизмы для обеспечения этого – дыба ли, как 400 лет назад, или безболезненный пятиминутный технодопрос, как сейчас. Так что и по отсутствию произвола властей я не могу по справедливости выставить Российской Империи двойку.
Ну а как же право на самосуд, спросите вы; полицейский, который имеет законное право застрелить на месте не оказывающего сопротивления человека, пусть и совершившего тяжкое преступление, – это ли не произвол? Ну, во-первых, дорогие соотечественники, есть жесткая статистика – за год случаев убийства преступника полицейским в Империи на 17% меньше, чем в нашей Федерации, хотя там это разрешено даже и не в порядке обороны. И я вам объясню, почему это так, – никакой мистики тут нет. Российский закон разрешает полицейскому застрелить не оказывающего сопротивления человека лишь тогда, когда он на его глазах совершил особо тяжкое преступление – жестокое (простое не годится!) убийство или теракт. А это вообще не частый случай, и совершить такое на глазах полицейского может лишь полностью «отмороженный», по русскому выражению, человек. Более того, отсутствие уголовной ответственности вовсе не означает отсутствия дисциплинарной: вряд ли ваше начальство будет в восторге от того, что вы застрелили выжившего террориста, которого уже не допросишь, а следовательно, и не выявишь сообщников. Но главное, что при малейшем сомнении полицейский никогда не будет этого делать, ведь ему в любом случае предстоит пройти технодопрос – и по факту события, и просто плановый ежегодный: от него ничего не скроешь.
Вообще это страшная по силе воздействия вещь – ежегодный технодопрос для должностных лиц: знание, что ни малейшего нарушения скрыть невозможно, не может не перевернуть всю систему принятия человеком индивидуальных решений. Здесь можно провести аналогию с ранними христианами, для которых существование всевидящего Бога было абсолютной реальностью: известно, что и угрозой смерти их невозможно было заставить нарушить Божьи заповеди – ад страшнее. Конечно, земной страх – не страх Божий, но в этом весь смысл государственной философии русских: Царствие Божие на Земле строить грех, да и невозможно, но надо уподобить ему земную жизнь, насколько это получится. А то, что земное подражание всегда будет ущербным и часто смешным, – что ж, это всего лишь последствие ущербности человеческой природы.
Итак, мы разобрали ситуацию в Империи с равенством людей перед законом и с защищенностью их от произвола. Ну а как с третьим пунктом, открытостью государственных решений? Возможно, вам покажется крамолой то, что я скажу, но с этим в России дела обстоят не хуже, а лучше, чем у нас. Там подобная открытость называется «гласностью» и является требованием Конституции. Она обязывает власть действовать совершенно открыто, так, чтобы каждый мог быть в курсе не только принятых решений, но и хода их подготовки в реальном времени – в том числе и для того, чтобы внести свои предложения, если возникнет такое желание. Естественно, есть вопросы, которые, наоборот, закон требует рассматривать в полностью секретном режиме, – но такие вопросы довольно детально регламентированы, так что произвольно относить что-нибудь к секретам не разрешается. Уровень открытости виден хотя бы из порядка проведения государственных аукционов – закон обязывает разрешать участникам снимать весь ход аукциона на веб-камеры и транслировать в Сети. Ну а про порядок внесения предложений гражданами во власть, как и про общенациональные дискуссии, достаточно подробно написано в главе «Культура».
Получается парадоксальная вещь: там, где есть реальная демократия с выборами власти и политическими свободами граждан, как у нас, гласности и открытости меньше, чем в авторитарной Империи! На самом деле, если вдуматься, это совершенно естественно: при реальной зависимости власти от общественного мнения, как в демократиях, весьма часто у нее возникает потребность скрыть что-то от этого самого мнения во избежание проблем для себя. А там, где власть от народа не зависит, у нее нет никаких причин держать что-либо от него в тайне – проблем ей он создать все равно не может. В древних царствах никому и в голову не приходило скрывать что-либо из своих действий от подданных.
Вообще путь западной цивилизации к демократии со всеобщим избирательным правом не в последнюю очередь предопределялся распространением знаний и образованности: чем более средний человек становился образованным и интеллектуально развитым, тем более естественным казалось предоставление ему права выбора. В русской же цивилизации на уровне архетипических представлений право принятия решения за других должно быть не у самого умного или компетентного, а у самого достойного. Это следствие и религиозной традиции Первой Империи, и, как ни странно, технократии Второй Империи: ведь для технократа мозги являются товаром, который покупается путем найма экспертов, которые в самом процессе принятия решений не участвуют. Поэтому там рост образованности людей воспринимается как императив для включения их не в процесс принятия решений, а всего лишь в процесс обсуждения. Командовать современным обществом, состоящим в основном из достаточно развитых людей, ничего не объясняя и никого не убеждая, совершенно неправильно – этот тезис был высказан главным идеологом России времен Владимира Восстановителя еще в 2006 году и с тех пор не менялся. Поэтому все надо делать открыто, обсуждая и советуясь, давая всем гражданам высказаться и никого заранее не отметая, – именно это есть идейная основа конституционного принципа гласности. Но позволять им принимать путем выборов судьбоносные для страны решения только по той причине, что они граждане, нет никаких оснований.
Вот и получается, что по тем критериям демократии, которые стоят на первом месте в академическом определении, ее в России нет, а по тем, которые ставят на первое место наши граждане в опросах, – есть. Если же говорить жестче, то в России нет тех элементов демократии, которые нужны политикам и политологам, – но тех, которые важны простым людям, там даже больше, чем у нас.
Разделение властей. Рассмотрим теперь вопрос о разделении властей. Нам трудно поверить, что где-то его может не быть: даже в Халифате есть законодательное собрание, маджлис (причем двухпалатное), хотя и не вполне независимое от халифа и духовенства. Тем не менее факт, что в Российской Империи его нет вовсе, это даже записано в Конституции («Государственная власть в Империи едина и не может быть разделена на независимые ветви»). Русские не признают разделения властей не только потому, что считают его контрпродуктивным в плане эффективности и ослабляющим государство, но и потому, что считают его следствием неправильного государственного устройства. Как сказано в Ветхом Завете, «когда страна отступит от Закона, много в ней будет разных начальников». Русские считают разделение властей изобретением западной цивилизации, призванным специально ослабить государство, которое, по их взглядам, всегда хоть как-то представляет интересы народа, ради владычества частных элит. Какое еще объяснение с позиций здравого смысла, не понимают они, может иметь наличие одновременно и президента, и парламента, избранных одним и тем же народом по одному избирательному праву? Не такой же ли это абсурд, как избрать одновременно двух или трех президентов? Если вы сознательно хотите ослабления власти и разделяете ее именно для этого, так и надо говорить – но нам это не близко. Вы боитесь узурпации власти, говорят они нам, – правильно боитесь, в стране, где власть не сакральна и держится лишь на общественном договоре обывателей (точнее, их предков), этому, конечно, можно помешать только ослаблением власти и всяким юридическим крючкотворством. У нас же это регулируется совсем другими, не правовыми, механизмами.
Но при более внимательном рассмотрении оказывается, что гигантская разница между нами и Российской Империей является таковой только с позиции классической теории либерализма. С позиции же достаточно общепринятой ныне теории множественных инстанций власти (в разработку которой, кстати,
