— Готова дочь попова! — укутываясь одеялом, пропищал Градов.

— Был отбой, — сказал Иванов, подходя к Сметанину. — Вы почему каждый раз копаетесь?

Сметанин, не отвечая, продолжал укладывать обмундирование на табурет.

Сергею не нравился Иванов, его неопределенного цвета глаза, сутуловатость при невысоком росте, его слегка косолапая походка; спокойствие сержанта казалось Сметанину безразличием; когда же Иванов, краснея, повышал голос, Сергей думал: «Злой парень». Но именно оттого, что парень был в его глазах злым, Сметанину хотелось ему сопротивляться.

— Сметанин, отставить отбой! — сказал Иванов и отвернулся, чтобы солдат не заметил обиду на его лице.

Он не понимал, почему солдаты, вызывавшие в нём уважение за одно то, что они были москвичами, ведут себя по отношению к нему с насмешливой дерзостью. Под их взглядами он чувствовал себя неуклюжим… Чего проще — быстро раздеться, лечь, уснуть; ему гораздо труднее быть все время на виду, заставлять себе подчиняться… Но ведь делает он это каждый день…

«Нарочно тянет, — подумал Иванов о Сметанине. — Дразнит меня…»

«Начинается… — почувствовал Сметанин. — Глупо!..

Человечество скоро пошлет людей в космос, а здесь играй в этот «отбой»… Ужасно!..»

— Товарищ сержант… — начал он было.

— Поменьше рассуждайте! — прервал его Иванов. — Шире шаг одеваться…

— Врагу не сдается наш гордый «Варяг»! — Градов сел на кровати и подмигнул Сергею.

Сметанин медленно натягивал шаровары.

«Делает Иванов из меня посмешище… Командир, двух слов связать не может…»

Едва он оделся, Иванов скомандовал:

— Отбой!

Сергей не спеша стал раздеваться.

— Чего ты с ним цацкаешься, — подошел к Иванову сержант соседнего взвода, — подними парней, пусть они его коллективом воспитывают, такого фон барона!..

— Ежели ваньку валять станешь, взвод подниму.—

Иванов обернулся к подошедшему сержанту, своему товарищу, словно говоря: «Видишь, что за люди мне достались…»

— Вы мне не тычьте, это ведь не положено, — тыкать! — Сметанин одернул гимнастерку и, заложив руки за спину, отвернулся от Иванова.

— Уже и устав знает! — Товарищ Иванова усмехнулся.

— Взвод! Подъем! — закричал сержант Иванов.

— Делать, что ли, нечего…

— Другие взводы уже спят…

Было непонятно, к кому относится это ворчание — к Сметанину или к сержанту Иванову.

— Что здесь происходит? — спросил, подходя к

Иванову, пожилой старшина карантинной роты.

— Недовольство проявляют…

— Кто да кто?

— Вот рядовой Сметанин…

— Вы Сметанин?.. За пререкания со старшим по званию объявляю вам два наряда вне очереди.

— Учить надо людей; наказать легче всего, — негромко сказал Расул. Он стоял между кроватями в нижнем белье, сжав кулаки.

— Как фамилия? — спросил старшина.

— Рядовой Магомедов.

— И вам, рядовой Магомедов, два наряда вне очереди за болтовню после отбоя… А вы, Иванов, поэнергичнее… Детский сад здесь не разводите…

— Есть два наряда вне очереди!

— Ну, чего ты добился? — шепнул Сметанину Ярцев. Они уже лежали на кроватях, слыша отовсюду то посапывание, то храп. — Завтра вместо личного времени пойдешь уборную драить…

— Раз есть сортир, должна быть и золотая рота, — позевывая, сказал Сметанин. — Тебе, конечно, личное время необходимо — писать письма, а мне от него толку мало…

— Тише, — сказал Ярцев. — Я не о том… Ты же не собираешься три года вести такую войну…

Ярцев боялся, что Сметанина из-за пререканий с сержантом куда-нибудь переведут и только-только завязанная дружба оборвется. А ему так этого не хотелось. Дома он привык к тому, что есть отец — человек, к которому можно в крайнем случае обратиться и который всегда поможет. Невольно и в дружбе он искал такой же опоры.

— Спи, Валя, — сказал Сметанин. — Спи…

«Он считает, что я нарочно извожу сержанта… А мне об Иванове и думать не хочется… Главное, себя не терять… Впрочем, если бы я был командиром, возможно, и я бы старался приводить подчиненных к одному знаменателю…»

Синяя лампочка-ночник горела у входа. Сергей не видел ее, лишь свет над койками. Ему казалось, что брезжит утро.

Было душно. Кто-то вскрикнул во сне.

«Что же будет? Почему я обязательно должен подчиняться этому сержанту, этому старшине? Я не хуже их… Не надо меня учить!.. Я жизнь знаю… И раньше ведь учили… В детском саду учили, в школе учили, в университете… Кажется, хватит…»

Сметанин чувствовал себя человеком, который уже прожил лучшие свои годы и которого на исходе дней снова засадили за парту.

Между рядами коек прошел, чем-то тихо металлически позванивая, дневальный из старослужащих.

Звук этот напомнил Сергею жаркий день середины прошлогоднего лета. На огромной площадке перед главным входом в университет звякали флагштоки о мачты и хлопали пестрые флаги. Страусовые перья фонтанов покачивались вдалеке над мраморным бассейном; смуглые мальчишки плескались в нем, лежали на его теплых серых бортах. Сергей ждал Лену. Она задерживалась. И когда он увидел, как она бежит от остановки автобуса, наискосок по пустой, залитой солнцем площади, словно пытаясь обогнать свою укороченную полднем тень, Сергей с бьющимся сердцем вышел из-за толстой колонны и побежал к ней навстречу, прыгая через ступеньки…

«Да-да, это было, это могло продолжаться. Но больше этого никогда не будет… Что же остается от счастливых минут? Сознание, что они были? А радости мне в этом сознании?.. Значит, я никогда больше не буду счастлив…»

С этой мыслью, несмотря на всю её горестность, он мгновенно и крепко заснул.

На следующий день после завтрака Сметанина вызвал командир взвода старший лейтенант Углов. Он сидел перед Сергеем, закинув ногу на ногу и сцепив на коленях руки.

— Не возьму в толк, — говорил он, словно приглашая Сметанина поспорить с ним. — С одной стороны, это детство какое-то не желать быстро раздеваться и в то же время — форменное неуважение к людям…

Он выжидающе смотрел на Сергея. Тот молчал.