человека, сформирован под непосредственным воздействием литературы, и многие книги, передающие величие того сурового времени, стали для нас как бы частью самой войны. Среди них и книги Константина Симонова.

Три десятилетия отделяют нас от Сталинградской битвы. Они запечатлены во многих произведениях литературы и искусства. И в эти юбилейные дни хочется вспомнить о книге, которая была первым художественным произведением о Сталинграде, книге, написанной по горячим еще следам боев, — повести Симонова «Дни и ночи». Многое из того, что мы сейчас знаем об этом сражении, впервые было рассказано в ней…

Один из присланных Симоновым из Сталинграда очерков начинался с совершенно несвойственной писателю многозначительностью и патетикой: «Тот, кто был здесь, никогда этого не забудет. Когда через много лет мы начнем воспоминать и наши уста произнесут слово «война», то перед глазами встанет Сталинград, вспышки ракет и зарево пожарищ, в ушах снова возникнет тяжелый бесконечный грохот бомбежки. Мы почуем удушливый запах гари, услышим сухое громыхание перегоревшего кровельного железа» («Дни и ночи»).

Симонов, попавший в Сталинград в качестве фронтового корреспондента «Красной звезды» в начале сентября 1942 года, уже хорошо знал, что такое эта война: в июле 41-го он был в Белоруссии в частях, которые прорывались из кровавой сумятицы окружения, ходил в атаку вместе с пехотинцами на Арабатской стрелке, за Полярным кругом высаживался в тыл врага с морскими разведчиками. Но, очевидно, то, что он увидел в Сталинграде, не шло в сравнение с его прежними фронтовыми впечатлениями.

Увиденное в Сталинграде потрясало, и патетическая нота, прозвучавшая в очерке Симонова, — свидетельство этого потрясения…

После бед и несчастий летней кампании 42-го года страна с особой тревогой и надеждой следила за сражением в Сталинграде. Всем было ясно, сколь велико значение этой битвы и что зависит от её исхода. В эти дни огромного напряжения Илья Эренбург писал: «Выстоять можно. Выстоять необходимо. Немцы хотят удушить нас, захватив Волгу. Волга в наших руках — артерия жизни. Волга в руках немцев станет веревкой на шее Родины» («Ненависть и презрение»}. И оттого, что эту высокую ответственность осознавали защитники Сталинграда, и оттого, что немцы понимали, что поставлено на карту в этой схватке, и те и другие сражались с яростью и ожесточением, неведомыми прежде, поистине беспредельными.

История человечества не знала сражения более упорного, жестокого и кровопролитного.

История человечества не знала сражения такого масштаба.

Многим то, что произошло в Сталинграде, казалось чудом. Фашисты н» сомневались в победе. Выступая с речью в октябре 1942 года, Гитлер заверял немецкий народ: «Немецкий солдат остается там, где ступит его нога… Вы можете быть спокойны: никто не заставит нас уйти из Сталинграда». Битва завершилась так, как гитлеровцы не могли себе представить дажэ в самых мрачных снах: окружением, полным разгромом и пленением немецких войск, осаждавших Сталинград и так и не сумевших сломить его защитников. После этого поражения гитлеровская Германия уже не смогла оправиться. Это было начало конца.

Это подтверждают уцелевшие гитлеровские генералы. «…Летняя кампания 1942 года, — пишет Гудериан, — закончилась для немецкой армии тяжёлым поражением. С этого времени немецкие войска на Востоке навсегда перестали наступать». И хотя от Сталинграда до Берлина надо было еще пройти по фронтовым дорогам много сотен километров, хотя впереди ещё было два с лишним года тяжелой, кровопролитной войны, солнце великой победы над фашизмом взошло именно в дни Сталинградской битвы…

Нет, то, что произошло, не было чудом. В Сталинграде, где дрались за каждую улицу, за каждый дом, за каждую развалину, скрестились не только военная и экономическая мощь двух держав, но и характеры народов, их воля, дух, мысль, их цели. Столкнулись идеи, во имя которых эти народы шли в бой.

Один стремился завоевать мировое господство, сделать рабами жителей захваченных стран. Другой защищал свою и чужую свободу, сражался против рабства, варварства, бесчеловечности.

В дневнике А. С. Чуянова, который был первым секретарем Сталинградского обкома партии и членом Военного совета Сталинградского фронта, записан разговор, услышанный на левом берегу Волги в один из самых тяжелых для защитников города ней — это было 16 сентября: раненого бойца окружили красноармейцы из пополнения, ожидающие переправы:

«— Что там в городе делается?

— Да сам черт не разберет. Видишь, — показал раненый здоровой рукой в сторону Волги, — весь город горит…

— И чему же там гореть так долго? — удивились бойцы.

— Все горит: дома, заводы, земля, металл плавится…

— А люди?

— А люди? Стоят! Стоят, бьются!..»

Этим людям, которые стояли там, где горела земля и плавился металл, и посвящена повесть «Дни и ночи». Они были главным «секретом» нашей победы…

Симонов, как я уже говорил, был потрясён увиденным в Сталинграде. И когда он решил писать о Сталинградской битве — по первоначальному замыслу это должна была быть поэма. Не только потому, что поэзию в ту пору Симонов считал своим главным призванием. Ему казалось — и это было естественно, — что такого рода события следует воспеть, что здесь необходима монументальность эпоса. Элементарная логика толкала к поэме. Но, как известно, элементарная логика в искусстве — плохой советчик.

Сталинград меньше всего нуждался в велеречивом воспевании. То, что увидел Симонов в Сталинграде, должно было потрясать перенесенное в искусство почти в «первозданном» виде. Объясняя, что оттолкнуло его от поэмы, Симонов писал: «Жизненный материал поставил передо мной задачу рассказать о буднях, о том', что такое будничная подлинная храбрость». Но, выбрав для рассказа об обороне Сталинграда жанр повести, писатель и внутри этого жанра находит форму, наиболее свободную от условности, близкую дневнику и вбирающую дневник: «Весной 1943 года, воспользовавшись затишьем на фронтах, я стал было восстанавливать по памяти сталинградский дневник (большинство блокнотов Симонова состалинградскими записями пропало. — Л. Л.), но вместо этого написал «Дни и ночи» — повесть об обороне Сталинграда. В какой-то мере эта повесть и есть мой сталинградский дневник. Но факты и вымыслы переплелись в нём так тесно, что мне сейчас, много лет спустя, было бы уже трудно отделить одно от другого…»

О чём же эта повесть, в чем её пафос, на чём сосредоточено внимание автора? Простота этих вопросов обманчива: не случайно на них в критике давались очень уж разные ответы, порой не приближающие, а уводящие нас от истинного смысла книги.

Говорили, что это книга о «военном мастерстве», произведение, так сказать, «военно- функциональное».

Но тогда непонятно, почему повесть кончается первым днем наступления советских войск против армии Паулюса, ибо именно в этом наступлении и окружении многотысячной армии врага ярче всего проявилось превосходство советского военного искусства над стратегией гитлеровских генералов. Говорили, что «Дни и ночи» — эпопея сталинградской битвы, но какая это эпопея, если в ней изображаются люди одного батальона. Говорили, что повесть «Дни и ночи» — бытописание, что главная задача автора — воссоздание фронтового быта. Но как бы много места ни занимало в повести бытописание, оно не приобретает самоцельного характера, а подчинено более общей и значительной задаче.

Вскоре после войны в беседе со студентами Литературного института имени Горького, рассказывая о том, как в Сталинграде людям приходилось преодолевать «чувство непреходящей опасности и непреходящего напряжения», Симонов заметил: «Я там особенно ясно почувствовал, что быт, человеческая занятость, которая остается в любых условиях боев, играют громадную роль в стойкости человеческой».

«Стойкость…» Вот наконец слово, с которого и должен начинаться анализ повести «Дни и ночи». Сталинградская стойкость…

Коренной перелом в ходе войны, который знаменовала собой сталинградская битва, в сознании Симонова связан прежде всего с могучей силой духа, которая затем сделала само слово «сталинградский» превосходной степенью к понятиям «стойкость», «упорство», «мужество». В предпоследней главе повести