Джимми к ней питал, никак нельзя было назвать нормальной любовью; это была страсть — страсть, доходящая до патологии. Что касается девушки, то она, должно быть, любила его, и любила по-настоящему, иначе не сделала бы того, что сделала. Если бы только Джимми в это поверил! Если бы он был способен поверить. Но ревность совершенно им овладела. Он терзался мыслями о мужчинах, с которыми она спала до женитьбы; более того, он был уверен, что она продолжает вести распутный образ жизни — что каждый раз, когда он уходит в море или даже просто покидает дом на несколько часов, она изменяет ему с многочисленными любовниками, и без конца требовал от нее признать их существование. Потом она нацелила себе между глаз дуло ружья и нажала спусковой крючок пальцем ноги. Когда Джимми нашел ее, он не вызывал полицию. Он поднял ее на руки, положил на кровать и лег рядом. Приблизительно на рассвете следующего дня он перезарядил ружье и покончил с собой.
Против портрета Джимми и его жены была фотография Перри в военной форме. Это была вырезка из газеты, и сопровождалась она таким текстом: «Штаб Армии Соединенных Штатов, штат Аляска. Капитан Мэйсон, служащий отдела информации, приветствует прибывшего на базу военно-воздушных сил в Эльмендорфе рядового Перри Э. Смита 23 лет — первого ветерана корейской войны, который вернулся в Анкоридж, штат Аляска. Смит 15 месяцев прослужил военным инженером в 24-й дивизии. Перелет из Сиэтла в Анкоридж стал подарком Смиту от Северных тихоокеанских авиалиний. Бортпроводница мисс Линн Маркиз приветливо улыбается пассажиру. (Официальная фотография Армии США.)». Капитан Мэйсон смотрит на рядового Смита, протягивая ему руку, но рядовой Смит смотрит в объектив. В выражении его лица миссис Джонсон виделась, или мерещилась, не благодарность, но высокомерие, а вместо гордости — непомерное тщеславие. Вполне могло быть, что он встретил на мосту человека и сбросил его в воду. Конечно же, так все и было. Она никогда в этом не сомневалась.
Барбара закрыла альбом и включила телевизор, но это ее не утешило. Что если он вдруг заявится? Детективы ее нашли, почему бы и Перри не найти? Может не рассчитывать на ее помощь, она даже в дом его не впустит. Передняя дверь была заперта, но дверь в сад открыта. Сад был весь белый от морского тумана; может быть, это собрались духи: мама, Джимми, Ферн. Запирая дверь на засов, миссис Джонсон принимала меры предосторожности не только против живых людей.
Ливень. Дождь. Льет как из ведра. Дик побежал. Перри припустил за ним, но он не мог бежать так быстро: ноги его были короче, и он тащил чемодан. Дик забежал в укрытие — сарай около шоссе — намного раньше него. После отъезда из Омахи, проведя ночь в ночлежке Армии спасения, они пересекли границу между Небраской и Айовой на попутном грузовике. Последние несколько часов они шли пешком. Дождь начался, когда они были в шестнадцати милях севернее айовского поселка под названием Тенвилл-Джанкшн.
В сарае было темно.
— Дик? — окликнул Перри.
— Сюда, — отозвался Дик. Он развалился на ложе из сена.
Перри, промокший и дрожащий от холода, опустился рядом с ним.
— Я так задубел, — сказал он, зарываясь в сено, — я так задубел, что не расстроюсь, если сарай загорится и я сгорю заживо.
К тому же он был голоден. Умирал с голоду. Прошлым вечером они пообедали миской супа в Армии спасения, а сегодня их единственной пищей были шоколадки и жевательная резинка, которую Дик украл в аптеке.
— «Хершес» кончились? — спросил Перри.
Да, зато осталась еще пачка жевательной резинки. Они поделили ее поровну, и каждый принялся чавкать своими двумя с половиной пластинками «Даблминта», любимой жвачки Дика (Перри предпочитал «Джуси фрут»). С деньгами было туго. Катастрофическая нехватка их привела к тому, что Дик решил совершить, как считал Перри, «сумасшедшую выходку» — вернуться в Канзас-Сити. Когда Дик впервые заговорил о возвращении, Перри сказал: «Тебе надо показаться доктору». Теперь, прижавшись друг к другу в холодной темноте, слушая темный, холодный дождь, они снова заспорили. Перри еще раз перечислил все опасности возвращения, ведь совершенно ясно, что к этому времени Дика уже разыскивают за нарушение условий освобождения — «это как минимум». Но Дик был непоколебим. В Канзас-Сити, настаивал он, можно будет успешно «впарить несколько паленых чеков».
— Черт, я знаю, что придется быть осторожными. Я знаю, что нас уже объявили в розыск из-за тех чеков. Но мы быстро смотаемся. Хватит и одного дня. Если хапнем по-крупному, можно будет поехать во Флориду. Встретим Рождество в Майами — а понравится, так останемся на зиму.
Но Перри жевал резинку и угрюмо дрожал. Дик спросил:
— Ты чего это, дружок? Думаешь о том, другом деле? Какого черта ты не можешь о нем забыть? Они никогда не найдут никакой связи. Никогда.
Перри сказал:
— Вдруг ты ошибаешься. А если ты ошибаешься, то это Перекладина. — Никто из них прежде не упоминал о высшей мере наказания, принятой в штате Канзас, — виселице, или смерти на Перекладине, как обитатели Канзасской исправительной колонии именовали приспособление, необходимое для того, чтобы повесить человека.
— Комик, — фыркнул Дик. — Ты меня уморил.
Он чиркнул спичкой, намереваясь закурить сигарету, но то, что он увидел при свете вспыхнувшей спички, заставило его вскочить на ноги и подбежать к стойлу для коров. В стойле стоял автомобиль, черно- белый двухдверный «шевроле» 1956 года. Ключ зажигания торчал внутри.
Дьюи был твердо намерен скрыть от «гражданских лиц» все, что касалось решающего прорыва в деле Клаттера, — настолько твердо, что даже пошел на сговор с двумя профессиональными глашатаями Гарден-Сити — Биллом Брауном, редактором «Телеграм», и Робертом Уэллсом, менеджером местной радиостанции. Обрисовывая им ситуацию, Дьюи подчеркнул причину, вынуждающую его придавать соблюдению секретности такое значение: «Помните — всегда остается вероятность, что эти люди невиновны».
Эта вероятность была слишком реальна, чтобы ею пренебрегать. Флойд Уэллс мог просто-напросто все выдумать: заключенные частенько сочиняли подобные истории в надежде на привилегии или на благосклонность официальных лиц. Но даже если каждое слово Уэллса было истинно, как Священное Писание, Дьюи и его коллеги еще не раскопали ни единой надежной улики — «улики, которую можно предъявить суду». Все, что к этому моменту было известно, можно было расценить как редкое, но все же вполне вероятное совпадение. Только из того, что Смит ездил в Канзас к своему приятелю Хикоку, только из того, что у Хикока было ружье такого же калибра, как то, из которого были убиты Клаттеры, и только из того, что подозреваемые запаслись ложным алиби на ночь 14 ноября, еще не следовало, что они непременно и есть убийцы.
— Но мы не сомневаемся, что это они. Никто из нас не сомневается. Не будь мы в этом уверены, мы не объявили бы розыск по семнадцати штатам, от Арканзаса до Орегона. Но имейте в виду: может пройти несколько лет, прежде чем мы их поймаем. Быть может, они разделились. Или уехали из страны. Есть предположение, что они отправились на Аляску, — а на Аляске затеряться нетрудно. Чем дольше они остаются на свободе, тем меньше у нас остается шансов. Честно говоря, если учесть все обстоятельства, у нас вообще мизерные шансы. Мы можем повязать этих ублюдков завтра, но вряд ли сумеем что-нибудь доказать.
Дьюи не преувеличивал. За исключением двух отпечатков сапог — один с ромбическим рисунком, другой с рисунком в виде кошачьей лапки — убийцы не оставили после себя никаких улик. И поскольку они проявили такую заботливость, логично было предположить, что и от обуви, оставившей эти следы, они давным-давно избавились. И от радиоприемника — если принять как факт, что именно они его украли, а с этим Дьюи пока не спешил соглашаться, потому что это казалось ему «нелепо несоразмерным» с масштабом преступления и хитростью преступников; он не мог себе представить, чтобы люди, которые вломились в дом, где надеялись найти набитый деньгами сейф, не найдя его, сочли целесообразным убить всю семью ради нескольких долларов да маленького приемника. «Без признания мы никогда не добьемся их осуждения, — говорил он. — Таково мое мнение. И именно поэтому никакая осторожность не будет излишней. Они думают, что они вне подозрений. Отлично, нам ни к чему, чтобы они узнали обратное. Чем больше они будут уверены в своей безопасности, тем скорее мы их схватим».
