потолок, свет, лица, мебель, темнота? Но если глаза не могли от тебя избавиться, то и ты не мог от них убежать; иногда казалось, что они в самом деле проницают все в комнате, их серая влажность обволакивает все, как туман; и если они выделят слезы, это не будут обычные слезы, а что-то серое или, может быть, зеленое, цветное, во всяком случае, и твердое – как лед.
Внизу, в гостиной, хранились книги, и, роясь в них, Джоул наткнулся на собрание шотландских легенд. В одной рассказывалось о человеке, неосмотрительно составившем волшебное зелье, которое позволило ему читать мысли других людей и заглядывать глубоко в их души; такое открылось ему зло и так потрясло его, что глаза его превратились в незаживающие язвы, и в этом состоянии он провел остаток дней. Легенда подействовала на Джоула, он наполовину поверил в то, что глазам мистера Сансома открыто содержание его мыслей, и старался поэтому направить их в сторону от всего личного, «…смешайте сахар, муку и соль, добавьте яичные желтки. Непрерывно помешивая, влейте кипящее молоко…» То и дело он ощущал уколы совести: почему его не так трогает несчастье мистера Сансома, почему он не может полюбить его? Не видеть бы никогда мистера Сансома! Тогда он мог бы по-прежнему представлять себе отца в том или ином чудесном облике – человека с мужественным добрым голосом, настоящего отца. А этот мистер Сансом определенно ему не отец. Этот мистер Сансом – просто-напросто пара безумных глаз. «…выложите на испеченный лист теста, покройте белками, взбитыми с сахаром, и снова запеките. Дозировка дана для девятидюймового пирога». Он отложил журнал, женский журнал, который выписывала Эйми, и стал поправлять подушки. Голова мистера Сансома каталась с боку на бок, говоря: «нет, нет, нет»; голос же, царапающий, словно в горло была загнана горсть булавок, произносил другое: «Добый мачик добый» снова и снова. «Мачик, добый мачик», – сказал он, уронив красный теннисный мяч, и, когда Джоул подал его, недельная улыбка стала еще стеклянной; она белела на сером лице скелета. Внезапно за окнами раздался пронзительный свист. Джоул обернулся, прислушался. Три свистка, затем уханье совы. Он подошел к окну. Это была Айдабела; она стояла в саду, и рядом с ней – Генри. Окно никак не открывалось, Джоул помахал ей, но она его не видела; он устремился к двери. «Зой, – сказал мистер Сансом и отправил на пол все мячи, какие были на кровати, – мачик зой, зой!»
Завернув на секунду в свою комнату, чтобы пристегнуть саблю, он сбежал по лестнице и выскочил в сад. Впервые за все время их знакомства Джоул увидел, как Айдабела ему обрадовалась: ее серьезное, озабоченное лицо разгладилось, и он подумал даже, что она его обнимет – таким движением подняла она руки; вместо этого, однако, она нагнулась и обняла Генри, стиснув ему шею так, что старик даже заскулил.
– Что-то случилось? – спросил он первым, потому что она молчала и в каком-то смысле не обращала на него внимания – а именно, не удивилась его сабле, – и когда она сказала: «Мы боялись, что тебя нет дома», в голосе ее не было и следа всегдашней грубости. Джоул ощутил себя более сильным, чем она, ощутил уверенность, которой никогда не чувствовал в обществе прежней Айдабелы-сорванца. Он присел на корточки рядом с ней в тени дома, среди склонившихся тюльпанов, под сенью листьев таро, исчерченных серебряными следами улиток. Веснушчатое лицо ее было бледно, и на щеке алела припухшая царапина от ногтя.
– Кто это тебя? – спросил он.
– Флорабела. Гад паршивый, – произнесла она с побелевшими губами.
– Девочка не может быть гадом, – возразил он.
– Нет, она настоящий гад. Но это я не о ней. – Айдабела втащила пса на колени; сонно-покорный, он подставил брюхо, и она начала выбирать блох. – Это я про папочку моего, старого гада. У нас там война вышла, с битьем и таской – у меня с ним и с Флорабелой. Из-за Генри: застрелить его хотел, Флорабела науськала… У Генри, говорит, смертельная болезнь – собачье вранье это, с начала до конца. Я, кажись, ей нос сломала и зубов сколько-то. Кровища из нее хлестала, что из свиньи, когда мы с Генри подались оттуда. Всю ночь в потемках шлялись. – Она вдруг засмеялась сипло, как всегда. – А рассвело – знаешь, кого увидели? Зу Фивер. Чуть дышит, столько барахла на себя взвалила… Ух, ну, мы огорчились, за Джизуса-то. Ты смотри, умер старик, а никто и слыхом не слыхал. Говорила я тебе: никто не знает, что в Лендинге творится.
Джоул подумал: а что в других местах – кто-нибудь знает? Только мистер Сансом. Он знает все; каким- то непонятным образом его глаза обегают весь мир: сию секунду они наблюдают за ним – в этом Джоул не сомневался. И не исключено, что если бы у него был рассудок, он открыл бы Рандольфу местонахождение Пепе Альвареса.
– Ты не бойся, Генри, – сказала Айдабела, раздавив блоху. – Они тебя пальцем не тронут.
– А что ты собираешься делать? – спросил Джоул. – Домой-то придется когда-нибудь идти?
Она потерла нос и уставилась на него широко раскрытыми, даже умоляющими глазами; будь это кто- нибудь другой, Джоул подумал бы, что она с ним заигрывает.
– Может, да, а может, нет, – сказала она. – За этим и пришла к тебе. – Вдруг, деловито столкнув Генри с колен, она задушевно, по-приятельски положила руку Джоулу на плечо: – А ты не хочешь удрать? – И, не дав ответить, торопливо продолжала: – Вечером можно пойти в город, когда стемнеет. Там цирк приехал, народу будет полно. Охота еще разок посмотреть; в этом году, говорят, у них чертово колесо и…
– А потом куда пойдем? – спросил он.
Айдабела открыла рот… закрыла. Должно быть, она не особенно об этом задумывалась – и, поскольку теперь весь мир был к их услугам, единственное, что пришло ей в голову:
– Дальше, пойдем дальше, пока не попадем в хорошее место.
– Можем поехать в Калифорнию, будем виноград собирать, – предложил он. – На Западе можно жениться с двенадцати лет.
– Я не хочу жениться, – сказала она, краснея. – Кто это сказал, что я хочу жениться? Ты вот что, пацан: или ты веди себя прилично, веди себя, как будто мы братья, или пошел на фиг. И девчоночьим делом – виноград собирать – мы заниматься не будем. Я думала, мы во флот запишемся; а можно Генри научить всяким штукам и поступить в цирк. Слушай, а ты можешь научиться фокусам?
Тут он вспомнил, что так и не сходил к отшельнику за обещанным амулетом; если они с Айдабелой сбегут, амулет им обязательно понадобится – и он спросил, знает ли она дорогу к гостинице «Морок».
– Примерно, – сказала она. – Лесом, через амбровую низину, а потом через ручей, где мельница… У-у, это далеко. А зачем нам туда вообще?
Объяснить он не мог, конечно, потому что Маленький Свет велел молчать про амулет.
– У меня там важное дело к человеку, – сказал он и, желая немного попугать ее, добавил: – А то с нами случится что-то страшное.
