небес, взвивается снежный бурунчик. Он вьется вокруг фонарного столба, и ты видишь настоящее чудо. Из-под сугроба вместе со снежинками взмывают невесть как сохранившие цвет желтые, алые, даже еще зеленые листья, ничуть не тронутые тленом поздней осени: кленовые с изящными гранями, округлые дубовые, похожие на нарисованные ребенком облака, березовые, тополиные, ивовые…

И вот, всего на мгновение, у самого стекла фонаря сложились они в невиданной красоты женское лицо.

Лишь короткий миг выхватил из небытия широко распахнутые глаза, тонкую линию переносицы, сжатые губы, взбитые волной ветра густые пряди волос. Беспощадное совершенство, чей взгляд опасен смертному. Юное божество иной вселенной легко коснулось взглядом нашего мира. Подсвеченное изнутри огоньком фонаря, а оттого еще более таинственное, взглянуло быстро и деликатно, чтобы не разрушить наш мир, не уничтожить привычные нам понятия об истинной красоте – и по той же причине явилось лишь одному человеку.

Тебе.

Этого оказалось достаточно, чтобы свести тебя с ума, в одно мгновение познавшего совершенство и ставшего мудрым. Сладкий комок восторга перекрывает дыхание. Ты ощущаешь, как слеза остывает в уголке глаза.

Моя, только моя, ибо явилась только мне, шепчешь ты. Замеченная тобою одним в дарованное свыше мгновение, словно бы некто могущественный и непостижимый извинился за твое бессмысленное ожидание, за грядущее одиночество бесчисленных долгих ночей.

Моя, моя.

Отныне во снах не отыскать покоя, ибо тебе уже никогда не забыть однажды увиденный образ. Дневную память постепенно сотрет солнечный свет, и ты уже не будешь знать, случилось ли это чудо наяву. Зато ночами, в полудреме, когда реальный мир уже расплывается, а сон только начинает проворачивать ключ в дверце сознания, попытаешься угадать в причудливо изогнутых складках одеяла однажды явленный лик. После, во сне, увидишь ее, свою фею осенних листьев и синего снега, внезапно проснешься и снова, снова с нетерпением будешь ожидать следующей ночи.

Яви свой лик!..

Что я вижу в твоих глазах? Свое отражение. Я хочу, чтобы так было всегда. Я знаю о тщетности молитв, но продолжаю заклинать: не уходи, не убивай разлукой!

Ведь ты моя.

Только моя…

Пижар еще с минуту плакал как ребенок, совершенно не стесняясь крупных слез, которые падали на поверхность стола.

– Любезный Фредэ, не удивляйтесь, я могу быть сентиментальным. Одиноким мужчинам порой это позволяется, не так ли? – наконец сквозь слезы улыбнулся он. – Так уловить мгновение, так чудесно написать! Сколько бы вы желали получить за это…

– Цену обсудим после того, как договоримся о стоимости партии ваших орехов, – папаша был несколько удивлен впечатлением, которое произвела на барона картина. – Быть может, холст навеял вам что-то свое.

– Да, очень личное, – Пижар встрепенулся. – Так отчего же мы медлим? Давайте навестим этого чародея!

Около полудня в дворик перед двухэтажным домом на рю Лепик, 73/2, въехал маленький армейский грузовик. Из кузова выпрыгнули пятеро рабочих. Один из них тут же принялся стучать в дверь, четверо начали вытаскивать из кузова нечто громоздкое.

На пороге появилась миловидная женщина лет сорока, с волосами, заколотыми на затылке в строгий узел. Темно-малиновое платье без вольных вырезов и декольте, так любимых современными модницами, черный платок на узких плечах, высокие коричневые ботинки, застегнутые у щиколоток медными пуговицами – всё говорило о том, что дама придерживалась консервативных взглядов.

– Слушаю вас, мсье.

Рабочий подумал, что перед ним либо вдова, либо социалистка. В любом случае она не была похожа на особу зажиточную или же, по крайней мере, состоятельную.

– Ваш заказ, мадам.

– Ах да! – вспомнила женщина. – Сегодня суббота. Должна поступить какая-то посылка… Будьте добры, подождите, – и вновь исчезла в доме.

Предположение рабочего, по сути, было верным. Одиль Донадье служила в костюмерной «Гранд- Опера». Она похоронила мужа шесть лет назад, и с тех пор сдавала комнаты на втором этаже своего дома. Всё чаще вдова задумывалась над перспективой переезда на юг. И последний месяц, ввиду приближения тяжелых и опасных времен, немного досадовала, что не решилась сделать этого раньше.

Она вышла во двор через минуту в сопровождении очень высокого широкоплечего мужчины, чье лицо было странно вытянуто и имело призрачно-бледный оттенок. Человек был в выглаженном сюртуке и черных брюках с тщательно наведенными стрелками. Спутник дамы мягко, чуть застенчиво улыбнулся, отчего его лицо показалось даже немного симпатичным.

– Вот, мадам Донадье, мой заказ, – мелодичным баритоном произнес он. – Надеюсь, это внесет еще одну нотку комфорта в ваш дом. Вещь не только практичная, но и красивая. Ведь вы не откажетесь принять подарок?

Мадам Донадье кивнула, пытаясь понять, что за огромный предмет, упакованный в промасленный картон, только что извлекли из кузова рабочие.

– Замечательно! – обрадовался мужчина. – А сейчас попрошу вашего разрешения иногда пользоваться этим подарком.

– Вы его получили, любезный мсье Дежан, – в ее взгляде мелькнуло сомнение. – Однако, что бы это ни было, вещь довольно… объемная. Не подумали ли вы заодно и о том…

– Предусмотрел. Всё предусмотрел, – кивнул Дежан. – Вчера вы были на рынке. За это время, извините, я стащил у вас ключ от подвала и немного расчистил там место. – Если вас не затруднит, – тут же обратился он к рабочим, – занесите это в дом, потом вниз по лестнице. Я провожу вас.

Мадам Донадье отпрянула в сторону, когда рабочие буквально бегом втащили в дверь предмет.

– Бога ради, осторожнее! – сдержанно сказала она. – Не повредите перила и ступени.

– Всё в порядке! – Голос Дежана из глубины дома слышался приглушенно. – И пожалуйста, дождитесь моего приглашения!

– Сюрприз, – иронично покачала головой женщина. – По крайней мере, на сегодня это уже не мой дом. Распоряжайтесь, мсье!

Четверть часа спустя, когда мадам Донадье, спрятавшись от солнца за увитой виноградными лозами теневой стороной дома, уже начала скучать и немного сердиться, изнутри раздался ликующий голос Дежана:

– Всё готово!

Мадам Донадье покинула убежище и едва не столкнулась с радостными рабочими, которые тащили к грузовику кучу смятых картонок. Надо полагать, щедрость заказчика превзошла их ожидания.

Уже спускаясь, женщина придирчиво осмотрела деревянные перила по обе стороны неширокой лесенки. Затем заметила мерцающий внизу красноватый свет.

Дежан поднимался навстречу.

– Прошу вас, – изысканно поклонился он. – Закройте глаза и готовьтесь увидеть чудо. Ведь мы, люди, должны удивлять друг друга… хотя бы иногда.

– Вы правы, – согласилась мадам Донадье. – Уже зажмурилась. Ведите осторожно.

Одиль почувствовала, как ее взяли под локоть.

– Теперь можно смотреть! – произнес Дежан, когда под ногой женщины скрипнула последняя ступенька.

Но мадам Донадье открыла глаза не сразу: ей понравился сам процесс игры, ощущение чего-то необыкновенного и очень приятного. Как в детстве…

Вначале она не поняла, что именно находится перед ней. И испугалась.