коньке, за ним Пунченок с Сеней, а замыкающим восседал на толстоногом артиллерийском битюге Восьмеркин. Автоматы у всех были наготове.

Они спокойной рысцой прошлись по узкой проселочной дороге, выбрались на косогор, где недавно воевали с собаками, миновали балку, с ходу пересекли серую ленту приморской дороги. Здесь, не заметив ничего подозрительного, они начали подниматься в гору.

И вдруг на перевале, где тропа сворачивала влево, послышался треск, а затем шипение. Снизу внезапно взлетели три осветительные ракеты. А из кустов, как пневматические молотки, высекающие разноцветные искры, застучали автоматы.

Кони испуганно шарахнулись за скалу, и это спасло друзей. Один лишь восьмеркинский битюг захрипел, неуклюже попытался вздыбиться, но не смог и свалился на бок. Степан успел соскочить с коня.

Сеня быстро спешился и, отдав повод Пунченку, подполз к Восьмеркину, который припал за судорожно бьющимся конем.

– Куда ранен? – спросил он у Степана.

– Да никуда. Коня покалечили. Никак не могу приметить, откуда бьют.

В небо взвились новые ракеты. Друзья, мгновенно приникнув к земле, укрылись за тюками и крупом издыхающего коня. Огненные трассы с визгом прошли над ними.

– Подмогу вызывают, – заключил Сеня и неожиданно предложил Восьмеркину: – Уходи на моем белолобом, а я прикрою вас. Иначе пещеру выследят.

– Он прикроет! – возмутился Восьмеркин. – А я что, – без рук, без ног?

Он навел автомат на кусты, из которого вылетали ракеты.

– Будь человеком, Степан, – продолжал уговаривать Чижеев, приготовляя гранату. – В меня трудно попасть, я убегу.

– Мой конь пал, а не твой. Значит, мне оставаться, – с злобным упрямством заявил Восьмеркин. – И не приставай, уходи вон! Из-за тебя всех перебьют. Быстрей угоняй коня.

Восьмеркин дал две коротких очереди по кустам. Оттуда ответили продолжительными трассами.

– Ага!.. Вон вы где! – пробормотал Степан и дал еще очередь.

Видя, что обозленного моряка не уговоришь, Чижеев в сердцах поднялся во весь рост и метнул гранату. В момент взрыва он пригнулся и перебежал за выступ скалы, где укрывались Пунченок с Витей.

– Скачите одни, – заторопил он их. – И мою лошадь прихватите. Живей снимайтесь, а то окружат!

Не слушая возражений Пунченка, он снял с седла запасную сумку с гранатами и опять уполз к Восьмеркину. Пунченку ничего не оставалось делать, как хлестнуть беспокойно переминавшихся коней. Он один перед штабом отвечал за снабжение пещеры и должен был в целости доставить оставшиеся тюки.

Спустившись в ложбину, молодой партизан поскакал с Витей во весь опор. Он слышал за спиной частую стрельбу, взрывы гранат и совсем не думал о том, что в темноте может свернуть себе шею, – надо скорей сдать груз и вернуться к морякам на подмогу.

У лаза в пещеру, пока Витя давал тревожные звонки, он быстро отвязал тюки, посбрасывал их в одну кучу и, захватив всех лошадей, ускакал назад.

Обратный путь Пунченок преодолел еще быстрее.

Привязав лошадей у деревца в ложбине, партизан не вышел на тропу, а стал подниматься вверх в стороне от нее, чтобы моряки не приняли его за противника, заходящего с тыла.

На старом месте друзей не оказалось, они отбивались где-то за скалистым выступом. Оттуда доносились одиночные выстрелы.

«Нет гранат, и патроны кончаются», – установил Пунченок.

Он перебежал тропу, по-кошачьи вскарабкался на выступ и осмотрелся. Левее от него неровной цепью передвигались фашистские солдаты. Они строчили из автоматов во все стороны.

При вспышках видны были их лица, каски и белые точки пуговиц на шинелях. «Боятся темноты, – решил партизан. – От страха стреляют. От таких нетрудно уйти».

Стараясь не шуметь, он сполз ниже и, взглянув направо, похолодел от неожиданности. Метрах в сорока от него, где тропа делала неполную петлю, оголенную и узкую полянку перебегали какие-то одиночные, сгорбленные фигуры. Они скапливались в выемке у кустарника.

«С тыла заходят, – понял партизан. – Те бессмысленным треском внимание отвлекают, а эти хотят живьем сцапать. Надо предупредить».

Он снял с себя автомат, вытащил три гранаты, нащупал для ног попрочнее место, поднялся и, вспомнив единственное морское слово, крикнул: «Полундра!»

Затем метнул одну за другой все три гранаты в выемку у кустарника.

Взрывом ослепило Пунченка. Ничего не видя перед собой, он скатился на тропу и, строча во все стороны из автомата, перебежал к камням, где, по его мнению, должны были укрываться моряки. Здесь он приник к земле и стал вслушиваться. От скалистого выступа доносились стоны и хриплый вой какого-то раненого, а с другой стороны – улюлюканье и усилившаяся стрельба.

Партизан отполз еще дальше и вдруг услышал приглушенный голос Чижеева:

– Стой!.. Кто здесь?

– Свой… Я – Пунченок!

– Какого ж дьявола ты вернулся? Ведь сказано было коней угонять, а он полундру кричит.