Волны уже смыкались на палубе. Мичман, зарывшись по пояс в воду, едва успел ухватиться за борт. Восьмеркин рывком втащил его в баркас.

Чижеев освобождал буксирный конец, который стремительно уползал за лодкой на глубину.

«Манильского троса может не хватить, – сообразил Клецко и, отыскав под банкой запасную бухту, начал связывать концы. – В воронку бы нас не втянуло…»

– Стоп! Не надо наращивать! Вниз уже не тянет, – крикнул Чижеев.

Клецко все же не разогнулся до тех пор, пока накрепко не связал оба троса. Затем он поменялся с Чижеевым местами.

– Запас, как и толковый ум, никогда не повредит. Страховаться да думать в нашем положении надо, товарищ Чижеев.

– Есть думать о жизни на дне морском, – невозмутимо ответил Чижеев и перешел к мотору. Распухшая губа его смешно топорщилась.

Подводная лодка, уйдя вглубь метров на пять, дала ход и потащила за собой баркас в открытое море. За нею, правее баркаса, то кувыркались на волнистой поверхности, то уходили под воду какие-то странные буйки. Мичман обрадовался: «Подводники никак в рыбацкие сети залезли и за собой поволокли? Теперь полного хода лодка не даст. На винты намотает или рули заклинит!»

Скоро по слабому тарахтенью мотора и какой-то неловкости при маневрировании подводники сообразили, что мотобаркас не отстал от них, что он тащится за ними на буксире. Это их обрадовало: они намеревались подальше утащить баркас в море и там расправиться с русскими моряками.

Чтобы встречная волна не опрокинула баркаса, фашисты продолжали идти не спеша, почти на перископной глубине.

Это была боевая осень 1943 года. Еще весной наши войска на Волге окружили и разгромили трехсоттысячную армию фашистов.

Летом они нанесли гитлеровцам сокрушающий удар под Курском, а осенью стали гнать их с Донбасса, с Северной Таврии, вышвырнули из Новороссийска и всего Таманского полуострова.

Фашисты еще оставались в Крыму и на западном побережье Черного моря. Боясь новых десантов с моря, они то и дело посылали разведывательные самолеты и подводные лодки к берегам Кавказа.

Вот одна из таких субмарин и натолкнулась на мотобаркас, который вел мичман Клецко.

Солнце уже село. Небо полыхало огненными полосами, словно далеко за морем кто-то разводил огромный и бездымный костер.

На кораблях эскадры, наверное, сползали вниз флаги и растаяла в воздухе медная песня горнистов. Вахтенные, конечно, давно сменились. Матросы собрались на полубаке покурить и «потравить». В кубриках пишут письма, читают газеты, режутся в «козла».

«Оставил ли нам дежурный по камбузу расход?» – с тоской думал вымокший Восьмеркин. Ему нестерпимо хотелось есть и пить, и он на все лады клял подводную лодку, утаскивающую баркас все дальше и дальше на запад.

Нос баркаса поскрипывал и, вздрагивая, зарывался в пену. Брызги летели во все стороны и временами дождем осыпались на невольных пленников.

– Она же нас к чертям на кулички утащит, – громко сказал Восьмеркин. – Отрубить надо конец и отделаться от нее вчистую.

– Как же ты это сделаешь? – буркнул Клецко. – Обрубишь, а она сейчас же всплывет и близко к себе не подпустит. На дистанции расстреляет. Наше дело – следить во все глаза да ждать. Авось своих где повстречаем.

Но никаких надежд на встречу с боевыми кораблями приближающаяся ночь не сулила. Море словно вымело ветром: ни дымка, ни гудения самолета в небе. Даже берегов не было видно. Кругом – водяная пустыня да зловещая, наползающая со всех сторон мгла.

– Этак мы вместо своей базы в немецкую влетим. А там на свинцовое довольствие поставят… – продолжал ворчать Восьмеркин.

Он умолк, только когда увидел, что боцман начал торопливо выбирать трос из воды.

– Приготовиться, всплывает!

Лодка не всплыла, она только высунула из воды перископ.

– Вишь, смотрит, не отцепились ли мы. И сдурил же я, лопух старый, не догадался перископ разбить. А ну, Восьмеркин, мы с Чижеевым подтягиваться будем, а ты садани ей по глазу. Это по твоей специальности.

Клецко с Чижеевым рывками принялись выбирать трос, а Восьмеркин зажал в правой руке увесистый лом. Но подводники точно догадались о его намерениях, спрятали перископ и опять стремительно пошли на глубину. Буксирный конец так дернуло, что боцман с мотористом не удержались на ногах и чуть не вылетели за борт.

На этот раз лодка опустилась на большую глубину. Если бы Клецко своевременно не удлинил конец, троса не хватило бы.

Через некоторое время по дрожанию троса мичман опять почувствовал, что подводная лодка всплывает.

Внезапно Восьмеркин увидел вблизи от себя высунувшийся перископ. Он размахнулся ломом и изо всей силы ударил по ненавистной медной головке. В перископе что-то звякнуло. Восьмеркин еще раз размахнулся и двинул по утончавшейся части перископа так, что тот склонил свою одноглазую головку набок.

– Молодец, Степан! Пусть гадюка слепой…