Шабтай Калманович любит повторять:

— Я очень верю в дружбу. Верю в свою судьбу, и живу по принципу: нельзя обижать людей…

Летом 1955 года из Египта депортировали двух немецких специалистов, занимавшихся разработками новых видов оружия. Эта история вызвала пристальный интерес в «Моссаде». Глава этого ведомства Исер Харэль был одним из немногих, кто знал, что оба инженера являлись израильскими агентами.

Он долго ломал голову над вопросом: на чем же «Моссад» прокололся, как египтяне узнали, кем в действительности были эти немецкие разработчики? Только через год глава разведки пришел к выводу, что провалу его людей и их последующей депортации из Каира способствовала успешная операция важного советского агента, внедренного в систему служб безопасности.

По сведениям израильского еженедельник «Глобус», это был Зеэв Авни, один из наиболее опасных и ловких агентов Москвы, работавших в Израиле. У Харэля не было основательных подозрений против него, официально числившегося в министерстве иностранных дел, а фактически являвшегося сотрудником «Моссада». Но не даром Харэль славился своей интуицией, которая так часто выручала эту секретную службу. Не обманула она «маленького Исера» и на этот раз.

Он пригласил Авни для встречи с глазу на глаз, где напрямую сказал ему:

— Мне известно, что ты — советский шпион!

Смолчи тогда Авни, начни отрицать эти обвинения, то «сэкономил» бы себе семь лет «заключения»… Но он сразу же сознался и поведал, что КГБ завербовал его для проведения секретных операций против Израиля. На предложение сотрудничать со следствием он тотчас дал согласие.

Зеэв Авни (он же — Вульф Гольдштейн) родился в 1925 году в Риге. Его отец в молодости увлекался революционными идеями, был активистом студенческого социалистического движения Латвии. В 20-е годы семья переехала в Берлин, а с приходом Гитлера к власти — в Цюрих.

Вульф был высок, силен, на еврея не был похож. Взгляды отца оказали на него заметное влияние, и в 15-летнем возрасте он увлекся марксистскими идеями, запоем читал книги об Октябрьской революции.

В 1942 году в Швейцарии он встретился с Карелом Вибралом, который представился как чешский эмигрант, придерживающийся коммунистических убеждений. В действительности он был офицером Главного разведывательного управления (ГРУ) Красной Армии, действовал под подпольной кличкой «Пауль». Он взялся обучать Вульфа русскому языку и постепенно завербовал его, дав ему подпольную кличку «Томи».

После провозглашения независимости Государства Израиль Карел порекомендовал Вульфу репатриироваться и ждать от него дальнейших распоряжений. Вопреки всяким законам конспирации он установил контакт с советским посольством в Израиле и сразу представился как «Томи», сообщив, что его куратор — Карел Вибрал. Тогда атташе по культуре, в действительности советский агент, попросил Вульфа вернуться в киббуц, где тот жил, и ждать указаний.

Авни очень хотелось продемонстрировать свою лояльность к СССР, он не понимал, почему так долго бездействует, почему не воспользуются его услугами. В киббуце его знали как пламенного коммуниста, глубоко скорбевшего о смерти Сталина.

Только в середине 50-х годов с ним вышли на связь и велели проникнуть в систему министерства иностранных дел. Тут помогло знание языков, и Авни приняли на работу в дипломатическую миссию в Швейцарии. Именно тогда Вульф Гольдштейн изменил имя, став Зеэвом Авни.

После недолгого пребывания в Швейцарии он вернулся в Израиль и стал рядовым чиновником МИДа. Его куратором был Юрий Любимов, работавший под прикрытием первого секретаря советского посольства. Авни стал передавать важную разведывательную информацию…

В ничего не подозревавшем израильском МИДе им были довольны и вскоре назначили атташе по торговле в Югославии. Советские кураторы потребовали продолжения работы на них и в Белграде.

К величайшему удивлению Авни, в 1952 году он получил приглашение в «Моссад», где его попросили помочь в проведении одной из операций в Европе. Ему поручили наладить связь с двумя немецкими инженерами, которые собирались начать работать на одном из военных предприятий в Египте. Поскольку он в совершенстве владел немецким языком, то считался подходящей фигурой. Авни смекнул, что открывается уникальная возможность, и когда ему удалось завербовать немцев, попросил, чтобы его перевели из МИДа в «Моссад».

Вскоре состоялась встреча с Харэлем, где он предложил себя в качестве связного с немецкими инженерами, уже начавшими работать в Египте. Авни сказал главе «Моссада», что дипломатическая работа ему наскучила, он, дескать, уверен, что подходит для службы в разведке. Поделился с Харэлем своим желанием вернуться в Израиль по семейным обстоятельствам — из-за развода с женой и проблем с дочерью.

Харэль поинтересовался, сколько же лет дочке, на что Авни ответил, что ей восемь. Однако шефа «Моссада» насторожило столь горячее желание Авни работать в его ведомстве. Но фактов против него не было — только интуиция…

Она-то и подсказывала, что КГБ подослал к нему своего агента побольше выяснить о «Моссаде» и его руководителе. Харэль сохранял осторожность: он вежливо отказал и решил не назначать Авни куратором немецких инженеров, а предложил оставаться в МИДе.

Через несколько дней Авни должен был вернуться в Белград, но тут Харэль снова его вызвал. Он не подозревал, что в соседней комнате находятся глава ШАБАКа Амос Манор и другие следователи, которые слушают эту беседу. Впоследствии Авни рассказал об этой встрече в своей книге.

Встреча получилась драматичной. Харэль кратко приветствовал его и… сразу же обвинил в работе на советскую разведку. Авни объяснял впоследствии, что был напуган и сбит с толку, опасался, что если не признается во всем, его приговорят к расстрелу.

Итак, через минуту, показавшуюся ему вечностью, он во всем сознался, но подчеркнул: да, я работаю на советскую разведку, но не стану выдавать своих товарищей. Харэль объяснил, что если Авни будет сотрудничать со следствием, ему сохранят свободу. Шеф «Моссада» даже подумывал сделать Авни двойным