— женщинами средних лет и, возможно, по тем же причинам. Тем не менее Бобби — хороший парикмахер и готов работать на выезде, да еще по понедельникам, когда все салоны закрыты, как и все галереи.

Они вместе идут в ванную, и Бобби приступает к работе. Бобби — монологист. Питер слушает вполуха, изредка подает какую-нибудь реплику.

Бобби познакомился с аргентинцем, немного старше него, но абсолютно обалденным (все, без исключения, бойфренды Бобби абсолютно обалденные), аргентинец пригласил его на неделю в Буэнос- Айрес. Понимаешь, Питер, я ведь там уже был… Знаешь, поначалу-то они все милые, но когда ты оказываешься с ними за тридевять земель от дома, и все за их счет, то они рассчитывают… ну, не важно, на что они рассчитывают (это уже традиция: в разговорах с Питером Бобби всегда намекает на какие-то темные стороны секса, но никогда не вдается в подробности)… И, честно говоря, ну, ты меня понимаешь…

Бобби говорит и говорит. Без умолку (как это может быть, что ему всегда есть что сказать?), и Питер позволяет себе отвлечься (перезвонит ли Грофф? Потерял ли он уважение Бетт Райс?). И вдруг:

— Питер, солнышко, а ты бы не хотел убрать седину?

А?

— Просто подумал. Сколько тебе, сорок пять?

— Сорок четыре.

— Мы бы проделали все постепенно. В течение нескольких недель. То есть не так, чтобы — раз! — и у тебя ни одного седого волоса. Никто бы вообще ничего не понял.

У Питера что-то екает в груди.

— Я думал, что седина — это благородно…

Он не говорит Бобби, что думал, что это… сексуально.

— Благородно, типа лет на шестьдесят. Ты бы выглядел на десять лет моложе.

Вихрь странных чувств налетает на Питера. Неужели он действительно так старо выглядит? Насколько пошло хотеть выглядеть помоложе? Да и в любом случае, это невозможно, даже если бы он этого хотел. Люди все равно догадаются, как бы постепенно это ни происходило. И он превратится в 'мужчину, который красит волосы', и никто никогда уже не будет принимать его всерьез, хотя, конечно, если бы Бобби мог убрать часть седины, скажем, половину, может быть, действительно никто бы ничего не понял и он бы просто стал выглядеть несколько более витально и… ну, да, моложе.

Сволочь ты, Бобби, зачем ты завел этот разговор?

— Вряд ли, — говорит он.

— Подумай об этом, о'кей?

— Обязательно.

Стрижка окончена, Бобби засовывает в карман свой гонорар. Питер провожает его к выходу. Похоже, Тайлер и его команда не торопятся. Один из помощников Тайлера, бритоголовый Карл, провожает Питера странно-многозначительным взглядом — может, он решил, что Питер трахается с Бобби? О'кей, пусть думает, что хочет.

На улице Бобби целует воздух рядом с Питером, прыгает на свой голубой скутер и — пуф-пуф-пуф — уезжает. Бобби похож на героиню кинокомедий сороковых, миловидную, алчную, расчетливую и, по молодости лет, не сомневающуюся, что все самое интересное — еще впереди. У Бобби одна забота — ехать или не ехать в Аргентину с каким-то лотарио. Вот он — цветущий, довольный жизнью и даже не пытающийся притвориться, что он глубже, чем есть на самом деле, спешит навстречу очередному приключению.

Питер возвращается в кабинет. Работа не ждет. Десять новых и-мейлов. Ладно, это можно отложить. Сейчас нужно ответить Глену Ховарду.

Перезванивает Руперт Грофф.

— Привет, Питер Харрис! Вы звонили?

Голос у него совсем молодой.

— Вы ведь знаете, что Бетт закрывает галерею?

— Знаю. Фигово.

— Я ваш поклонник.

— Спасибо.

— Хочу пригласить вас на ланч, как вы?

— Можно.

— Как у вас со временем?

— Эта неделя под завязку, может, на следующей, через среду.

— Отлично. И вот еще что: у меня есть одна очень хорошая клиентка, которая хотела бы купить что- то прямо сейчас. Через несколько дней у нее будут гости, тоже очень активные покупатели произведений искусства. Если вас это интересует, можно было бы предложить ей какую-нибудь из ваших работ. Я мог бы выступить в роли консультанта. Это не значит, что я становлюсь вашим новым агентом, у вас не будет никаких обязательств передо мной, а у меня — никаких обид, если вы предпочтете мне другого дилера. Но я практически уверен, что смог бы организовать эту сделку, а за ней могли бы последовать и другие.

— Неплохо.

— Так вот что я предлагаю. Давайте планировать ланч на среду через неделю, но что, если бы я зашел к вам в мастерскую пораньше и мы бы вместе подумали, что предложить моей клиентке.

— Сейчас мне особо нечего показать.

— Но что-то у вас есть?

— Парочка новых бронз. И одна терракотовая штуковина, с которой я как раз сейчас вожусь. Но она еще не готова.

— Я бы очень хотел посмотреть вашу новую бронзу.

— О'кей. Заходите завтра после обеда.

— Отлично. Во сколько вам удобно?

— Ну, скажем, в четыре.

— Замечательно.

— Я в Бушвике.

Он диктует адрес. Питер записывает.

— Значит, завтра в четыре.

— Договорились.

Три новых и-мейла. Один от Глена.

Хм. Значит, Питер такой человек, на которого, по мнению молодого малоизвестного художника, можно давить?

Ладно, без паники, все в порядке. Глен — хороший художник. И, может быть (если он, конечно, не блефует), его работы и вправду привлекли внимание какойнибудь галереи в Вильямсбурге, а вот в биеннале ему едва ли придется поучаствовать — по слухам, в этом году все будет крутиться вокруг инсталяций, скульптур и видео.